сколько угодно, но не этим пишут), ни новых подходов формальных – без этого обновления формы тоже писать не могу.

Искренне Ваш

                                                                             Л. Гомолицкий.

На бланке Меча.

Варшава, 10 декабря 1934

 Дорогой Альфред Людвигович,

 очень благодарю Вас за книжки Головиной. Сейчас пишу о ней статью^[298]. Одну книжку я уже продал большому любителю русской поэзии – Слободнику (он нынче утром в своей библиотеке – у него библиотека – декламировал мне на память гумилевских «Капитанов» и отбивал такт кулаком по столу). Продадутся ли две другие книжечки, я не знаю. Жена просит передать Вам поклон.

 Пользуюсь случаем, чтобы послать Вам марки – не знаю, нужны ли Вам?

Искренне Ваш Л. Гомолицкий.

На бланке Меча.

Варшава, 31/XII 1934

 Многоуважаемый

  Альфред Людвигович,

 эти праздничные, а для нас предпраздничные, недели было столько работы, что некогда было ни на чем сосредоточиться как следует. Нынче, в первый выдавшийся тихий день сел писать письма и пишу Вам прежде всего, т<а>к к<а>к давно уже меня мучила совесть: книжки А. Головиной продались и надо послать деньги. 2 книжки продал я и решил послать деньги международными купонами, так как купоны эти я имею возможность купить в Редакции, а не на почте, т.е. по себестоимости. 4 купона приблизительно так и будет – цена двух книжек, как Вы назначили, по 1 зл. 20 гр. 3-ю книжку взял Г.Г. Соколов, и расплотится за нее уже он через «Меч».

 Очень хорошее издание. Жаль, что только много опечаток и что поправки на таком уродливом листке.

 Не знаю, как Вы, Альфред Людвигович, праздники празднуете – если по старому стилю, то я еще успел поздравить Вас. Жена просит передать Вам поклон. Мы часто с ней вспоминаем Ваш приезд в Варшаву.

 Почти ничего не пишу сейчас, но много рисую.

 Хочу спросить у Вас, если Вы прочли тот мой сборничек, что я передал Вам в Варшаве («Цветник»), мнение Ваше о нем – по существу и стоит ли его пускать в свет.

 Жду вестей из Праги в связи с нашим замыслом (журнал). Кнут ответил (сейчас писать ему буду). Он советует лучше издать сборник статей или вроде альманаха.

Искренне Ваш

                                      Л. Гомолицкий.

 Как Вы сами судите о сборнике Головиной?^[299] В печати, да еще в сборнике стихи всегда меняются – иногда к худшему, иногда к лучшему...

На бланке Меча.

Варшава, 11 янв<аря> 1935

 Я боялся за свою рецензию о Головиной, Альфред Людвигович! Взял на себя очень много. Иваск из Ревеля к тому же обрушился на меня, как смел я сокращать стихотворение «всё же поэта». Неужели это преступление...^[300] Но Вы ободряете меня и мне уже легче. Головина не очаровала меня. У нее нет легкости, свободы. Но писал я о ней совсем искренне и там, где хвалил. Неужели она огорчилась моей рецензией? Я не думал об этом и мне неприятно.

 «Новь» седьмую Вы, верно, уже получили. Мне Иваск развивал целую теорию о необходимости беспредметности в поэзии. Освоить нового мира мы не в силах (он это как-то связывает с нашим отрывом от живого языка в России), значит, остается культивировать архаизмы прелестного прошлого русской поэзии и совершенно освободить стихи (свой словарь) от названий вещей, среди которых мы живем в зарубежьи. Выходит какой-то мир абстракций. Опыт «Скита» опредметнить поэзию он считает «героической неудачей». Но и опыт «Нови» мне кажется неудачей и даже не героической. Новосадов и Нарциссов там всё же недурны.

 О Ските я недавно писал для польской печати. М<ожет> б<ыть>, вскоре напечатают^[301].

 (Я, между прочим, Иртелю предлагал отказаться от системы замыкания в своем тесном кружке. Советовал соединиться с Прагой и Варшавой. М<ожет> б<ыть>, и на той почве что-нибудь еще удастся сделать.)^[302]

 Запоздало отвечаю на Вашу открытку, что новогодний Меч запоздал к Вам, так как вышел на день позже, а потом были праздники (во вторник – Новый Год). О подписке новой я сообщил тотчас же конторе.

 Спасибо большое за привет мне и жене моей. А я такой невежа – Вас с Новым Годом вовремя не поздравил. Как раз составляли Рождественский Номер – было много работы, хлопот, беготни.

 Я написал новую поэму – на этот раз пытался освоить Пушкинскую октаву, а с формой и идею пушкинских октав^[303]. Мне крайне мило погружаться в мир Пушкина и сквозь влагу его поэзии из этой прозрачной глубины смотреть на наше сегодня. Именно наше – во времени и на своем месте. Когда окончу совсем – пришлю Вам в рукописи (м<ожет> б<ыть>, рукописно издам, а м<ожет> б<ыть>, удастся и в Мече напечатать).

Искренне Ваш

       Л. Гомолицкий.

На бланке Меча.

         Варшава, 19 января 1935

 Многоуважаемый Альфред Людвигович,

узнал нынче от Г.Г. Соколова, что Барт забраковал рецензию Мансветова^[304]. В редакции никто ее и не видел. Стихи же Т.В. Голубь напечатаны будут^[305].

 Гонорар: за время Меча-газеты Вами напечатана в нем 1641 строка. Принятая Вами подписка (30 крон = 6 зл. 50 гр.) засчитана как гонорар по 8 гр. строка, т.е. за 81 строку. Оставшиеся 1560 строк ввиду трудного положения В.В.Бранд считает по 5 гр., что составляет 78 зл. Подсчет – включая № 2 – 1935.