нападения, которое сопровождалось всем, что есть самого отвратительного в свалке и кровопролитии; но тела убитых и обломки оружия оказались на следующий день в руках католиков как неоспоримое доказательство того, что попытка Сириана могла считаться скорее за удачное вторжение, чем за полную победу. Другое церкви были осквернены такими же насилиями, и в течение по крайней мере четырех месяцев Александрия выносила оскорбления от бесчинной армии, которую подстрекало духовенство противной партии. Многие из верующих лишились жизни и были бы достойны названия мучеников, если бы их смерть не была вызвана их поведением и если бы она осталась без отмщения; епископы и пресвитеры подверглись самым жестоким и позорным насилиям; священных девственниц раздевали донага, били плетьми и насиловали; дома богатых граждан были ограблены, а прикрывавшиеся личиной религиозного усердия сластолюбие, корыстолюбие и личная ненависть не только доставляли себе безнаказанно полное удовлетворение, но даже встречали одобрение. Александрийские язычники, все еще составлявшие многочисленную партию недовольных, без труда согласились покинуть епископа, которого они и уважали, и боялись. Ожидание особых милостей и опасение навлечь на себя наказания, ожидавшие всех бунтовщиков, заставили их обещать свою поддержку знаменитому Георгию Каппадо-кийскому, назначенному в преемники Афанасия. Этот узурпатор, получив посвящение от арианского собора, был посажен на епископский трон Севастианом, который был назначен египетским графом именно для исполнения этого важного поручения. Как в приобретении власти, так и в пользовании ею тиран Георгий не обращал никакого внимания на требования религии, справедливости и человеколюбия, и такие же сцены насилия и скандала, с какими познакомилась столица, повторились более чем в девяноста городах Египта, служивших резиденциями для епископов.

Ободренный успехом, Констанций осмелился одобрить образ действий своих уполномоченных. В публичном и воодушевленном послании император выражал свое удовольствие по случаю освобождения Александрии от популярного тирана, обольщавшего своих ослепленных приверженцев чарами своего красноречия, распространялся насчет добродетелей и благочестия вновь избранного епископа, высокочтимого Георгия, и выражал надежду, что в качестве покровителя и благодетеля города он затмит славу самого Александра. Но вместе с этим он торжественно заявлял о своей непоколебимой ранимости преследовать огнем и мечом мятежных приверженцев нечестивого Афанасия, который, уклоняясь бегством от суда, тем самым сознался в своей виновности и избежал позорной смерти, столько раз им заслуженной¹³⁸).

Афанасгё действительно спасся бегством от самой неминуемой опасности, и приключения этого необыкновенного человека заслуживают того, чтобы мы остановили на них наше внимание. В ту достопамятную ночь, коща церковь св. Феона была окружена войска*» Сириана, архиепископ сидел на своем троне, ожидая приближающейся терт со спокойны* и неустрашимым достоинством. Коща публичное богослужение было прервано кряками ярости и отчаяния, он убеждал дрожащее от страха духовенство выразить свое благочестивое бесстрашие пением одного из псалмов Давида, прославляющего торжество Бога Израилева над высокомерным и могущественным епщетским тираном. Двери храма были наконец взломаны, туча стрел посыпалась в народ, солдаты устремились с обнаженными мечами в святилище, и в грозном сверкании их оружия отражался свет священных светильников, горевших вокруг алтаря¹³⁹). Но Афанасий все-таки не уступал настояниям состоявших при его особе монахов и пресвитеров и не хотел покинуть своего епископского седалища, пока самый последний из членов конгрегации не был в безопашосга. Ночной мрак и суматоха благоприятствовали его бегству, и, несмотря на то, что ему пришлось пробираться сквозь взволновашую народную толпу, что он упал и пролежал некоторое время в бесчувственном состоянии, он в конце концов опять воодушевился своим неукротимым мужеством и уклонился от тщательных роаыасов солдат, которым арианские начальники внушили убеждение, что голова Афанасия была бы самым приятным для императора подарком. С этого момента египетский архиепископ исчез из глаз своих врагов, и в течение более чем шести лет его местопребывание было окружено непроницаемым мраком¹⁴⁰).

Деспотическая власть его непримиримого врага простиралась на всю Римскую империю, а разгневанный монарх стер» того обратился с настоятельным письмом к христианским владетелем Эфиопии с целью закрыть Афанасию доступ даже в самые отдаленные и самые глухие части земного шара. Преследование беглого епископа попеременно поручалось то графам, то префектам, то трибунам, то целым армиям; бдительность гражданских и военных властей была возбуждена императорскими эдиктами; щедрые награды были обещаны тому, кто доставит Афанасия живым или мертвым, и самые строгие наказания угрожали тем, кто осмелился бы оказывать покровительство общественному врагу¹⁴¹). Но пустыни Фиваиды были в ту пору населены дикими, но способными к покорности фанатиками, для которых приказания их пастыря были более обязательны, чем приказания их государя. Многочисленные последователи Антония и Пахомня приняли спасавшегося бегством архиепископа как родного отца, удивлялись терпению и смирению, с которыми он подчинялся самым строгим из их постановлений, ловили каждое падавшее из его уст слово, как подлинное излияние вдохновенной свыше мудрости, и руководствовались убеждением, что их молитвы, посты и бдения были менее достохвальны, чем то усердие, с которым они защищали истину и невинность, и чем те опасности, которым они себя подвергали¹⁴²). Египетские монастыри были расположены в уединенных и безлюдных местах, или на вершинах гор, или на островах, образуемых Нилом, а звуки священного рога или трубы Табенна были хорошо знакомым сигналом, по зову которого собиралось несколько тысяч здоровых и храбрых монахов, которые большею частью были из крестьян соседней местности.

Когда в их мрачные убежища проникали военные силы, которым они не были в состоянии сопротивляться, они молча подставляли свои головы под меч своих палачей, но, верные своему национальному характеру, не выдавали тайны, несмотря ни на какие пытки¹⁴³). Александрийский архиепископ, для защиты которого они готовы были жертвовать своею жизнью, терялся в толпе однообразно одетых и привыкших к дисциплине монахов, которые, в случае приближения опасности, быстро перемещали его из одного убежища в другое до тех пор, пока он не достигал страшных степей, которые мрачное и легковерное суеверие населяло демонами и страшными чудовищами. Почти все время своего удаления от света, окончившееся лишь вместе с жизнью Констанция, Афанасий провел в обществе монахов, преданно служивших ему и стражей, и секретарями, и рассыльными; но всякий раз, как горячность преследований ослабевала, он увлекался желанием поддержать более близкие сношения с католической партией, покидал свою пустыню, проникал в Александрию и вверял себя скромности своих друзей и приверженцев.

Его разнохарактерные приключения могли бы служить сюжетом очень интересного романа. Однажды ему случилось укрыться внутри высохшего водохранилища, из которого он только что успел выйти перед тем, как одна рабыня изменнически указала место его укрывательства¹⁴³); другой раз ему пришлось укрыться в еще более странном убежище - в доме одной девушки, которой было только двадцать лет от роду и которая была известна всему городу своей изящной красотой. В полночь - как она сама рассказывала через несколько лет после того - она была поражена появлением архиепископа, который был полуодет и, приблизившись к ней быстрыми шагами, стал умолять ее оказать ему покровительство, за которым он обратился под ее гостеприимный кров по указанию небесного видения. Благочестивая девушка приняла и сохранила священный залог, вверенный ее благоразумию и мужеству. Не сообщив никому этой тайны, она тотчас отвела Афанасия в самую секретную из своих комнат и наблюдала над его безопасностью с нежностью друга и с усердием служанки. Пока не прекратилась опасность, она аккуратно доставляла ему книги и съестные припасы, обмывала его ноги, служила посредницей для его переписки и ловко скрывала от недоверчивых взоров эти фамильярные и интимные отношения между святым, характер которого требовал самого незапятнанного целомудрия, и женщиной, прелести которой могли возбуждать самые опасные эмоции¹⁴⁴). В течение шестилетних гонений и ссылки Афанасий несколько раз посещал свою прекрасную и преданную подругу, а его формальное заявление, что он видел соборы в Римини и в Селевкии¹⁴⁵), заставляет нас думать, что он тайным образом находился в том месте и в то время, где и когда они были созваны. Желание лично побеседовать с друзьями и лично следить за раздорами врагов, чтоб извлечь из них для себя пользу, могло побудить даже осторожного государственного человека на такое смелое и опасное предприятие, а Александрия была связана торговлей и мореплаванием со всеми портами Средиземного моря. Из глубины своего недоступного убежища неустрашимый архиепископ вел непрерывную наступательную войну против покровителя ариан, а его