единственное средство, способное восстановить внутри кафолической церкви спокойствие и согласие. Впрочем, друзья Афанасия не изменяли ни своему вождю, ни общему делу. Как в публичных заседаниях, так и в частных совещаниях с императором они отстаивали неизменные требования религии и справедливости с мужеством, которое не грозило гас большой опасностью ввиду святости их звания. Они объявили, что ни расчеты на его милости, ни опасения прогневить его не заставят их согласиться на обвинительный приговор над отсутствующим, невинным и достойным уважения собратом¹²⁸). Они, как кажется, не без основания утверждали, что противозаконные и устарелые декреты Тирского собора давно уже отменены императорскими эдиктами, возвращением александрийскому архиепископу ею прежнего сана и молчанием или отречением от своих мнений со стороны самых крикливых его противников. Они ссылались на то, что его невинность была единогласно удостоверена египетскими епископами и признана на соборах в Риме и в Сардике¹²⁹) беспристрастным решением латинской церкви. Они оплакивали горькую участь Афанасия, который в течение стольких лет занимал свой высокий пост, пользовался прекрасной репутацией и доверием своего государя, а теперь снова вынужден защищаться от самых неосновательных и нелепых обвинений. Их возражения были основательны, их поведение было достойно уважения, но в течение этого долгого и упорного спора, останавливавшего взоры всей империи на одном епископе, церковные партии были готовы жертвовать правдой и справедливостью более интересной для них цели -поддержанию или низложению неустрашимого поборника

Никейского символа веры. Ариане еще находили нужным прикрывать свои настоящие мысли и намерения двусмысленными выражениями, но православные епископы, опиравшиеся на сочувствие народа и на декреты вселенского собора, настаивали при всяком удобном случае, и в особенности в Милане, на том, что их противники должны очистить себя от подозрений в ереси, прежде чем позволят себе судить о поведении великого Афанасия¹³⁰).

Но голос рассудка (если рассудок действительно был на стороне Афанасия) был заглушен криками крамольного и продажного большинства, и соборы Арелатский и Миланский были распущены только после того, как александрийский архиепископ был торжественно осужден и низложен приговором как восточной, так и западной церкви. От епископов, которые были в оппозиции, потребовали, чтобы они подписались под приговором и присоединились к одному вероисповеданию с внушавшими им недоверие вождями противной партии. Правительственные гонцы развозили отсутствующим епископам формулу для изъявления согласия, а те, которые не хотели подчинить свои личные мнения вдохновенной мудрости соборов Арелатского и Миланского, немедленно отправлялись в ссылку по приказанию императора, который делал вид, будто приводит в исполнение декреты кафолической церкви. Между теми прелатами, которые принадлежали к почтенной кучке изгнанников, заслуживают особенного упоминания Либерий Римский, Озий Кордовский, Павлин Трирский, Донисий Миланский, Евсевий Верчеллийский, Люцифер Кальярийский и Гил арий, епископ города Пуатье. Высокое положение Либерия, заведовавшего столицей империи, и как личные достоинства, так и многолетняя опытность почтенного Озия, пользовавшегося особым расположением Константина Великого и бывшего главным деятелем при составлении Никейского символа веры, ставили этих прелатов во главе латинской церкви, а их покорность или сопротивление, вероятно, заставили бы и большинство епископов последовать их примеру. Но неоднократные попытки императора подкупить или застращать епископов Римского и Кордовского оставались некоторое время бесплодными. Испанский прелат объявил, что он готов пострадать при Констанции так же, как он пострадал за шестьдесят лет перед тем при его деде Максимиане. Римский прелат защищал в присутствии своего государя невинность Афанасия и свободу своих собственных мнений. Коща его со-f ftamt в Берею, во Фракию, он отослал назад значительную сумму денег, которая была ему предложена для покрытия путевых издержек, и оскорбил миланский двор высокомерным замечанием, что это золото может понадобиться императору и его евнухам для уплат солдатам и епископам¹³¹). В конце концов твердость Либерия и Озия не устояла против неудобств ссылки и ареста. Римский епископ купил свое возвращение из ссылки некоторыми преступными уступками и впоследствии загладил свою вину благовременным раскаянием. Убеждения и насилие были употреблены в дело для того, чтобы вынудить письменное согласие от престарелого епископа Кордовского, силы которого уже были надорваны, а умственные способности, быть может, уже ослабели под бременем прожитых им ста лет, а наглое торжество ариан раздражило некоторых членов православной партии до того, что они отнеслись с бесчеловечной строгостью к личности или, вернее, к памяти несчастного старца, успевшего в былое время оказать важные услуги христианству¹³²).

• Нравственное падение Либерия и Озия придало еще более блеска твердости тех епископов, которые с непоколебимой преданностью оставались верными Афанасию и религиозной истине. Изобретательная злоба их врагов лишила их наслаждения взаимными утешениями и советами, разослала этих знаменитых изгнанников по отдаленным провинциям и постаралась выбрать для их пребывания самые негостеприимные местности, какие только можно было отыскать в обширной империи¹³³). Однако они скоро узнали по опыту, что степи Ливии и самые дикие места Каппадокии менее негостеприимны, чем те города, в которых арианские епископы могли, ничем не стесняясь, удовлетворять изысканную мстительность богословской злобы¹³⁴). Они находили для себя утешение в сознании своей правоты, в своей независимости, в одобрении, посещениях, письмах и щедрых подаяниях своих приверженцев¹³⁵) и в скоро дошедших до их сведения внутренних раздорах между противниками Никейского символа веры. Констанций был так шаток и причудлив в своих мнениях и так легко оскорблялся малейшим уклонением от его воображаемого мерила христианской истины, что преследовал с одинаковым усердием и тех, кто защищал единосущное», и тех, кто вступался за подобносущность, и тех, кто не признавал подобия в Сыне Божием. Три епископа, низложенные и сосланные за эти противоположные мнения, могли бы встретиться в одном и том же месте ссылки и, смотря по своему характеру, или скорбеть, или насмехаться над слепым фанатизмом своих антагонистов, обрекших себя на страдания, за которые они никогда не будут вознаграждены счастием в будущей жизни.

Опала и ссылка православных епископов западной церкви были лишь приготовлением к тому, чтоб окончательно погубить самого Афанасия¹³⁶). В течение двадцати шести месяцев императорский двор втайне прибегал к самым коварным уловкам, чтоб удалить его из Александрии и лишить его тех денежных средств, которые давали ему возможность приобретать популярность своими щедрыми подаяниями. Но коща покинутый и осужденный латинскою церковью египетский архиепископ лишился всякой денежной помощи извне, Констанций командировал двух своих секретарей со словесным поручением передать и привести в исполнение распоряжение о его ссылке. Так как справедливость этого решения была публично признана всей партией, то императора могли удержать от выдачи письменного приказания лишь неуверенность в исходе этого дела и сознание опасности, которой он мог бы подвергнуть второй по значению город и самую плодородную провинцию империи в том случае, если бы народ настаивал на своей решимости защищать с оружием в руках невинность своего духовного пастыря. Эта чрезвычайная осторожность доставила Афанасию благовидный предлог для того, чтобы почтительно оспаривать достоверность приказания, которое он не мог согласить ни со справедливостью, ни с прежними заявлениями своего всемилостивейшего государя. Египетские гражданские власти не могли склонить его путем убеждения к отречению от епископского звания и не были в состоянии принудить его к тому силой; поэтому они нашлись вынужденными заключить с народными вожаками Александрии договор, которым было условлено, что все мероприятия и враждебные действия будут приостановлены до тех пор, пока воля императора не будет выражена более ясным образом. Обманутые этой притворной умеренностью, католики предались неосновательной и пагубной беззаботности, а между тем легионы Верхнего Египта и Ливии, исполняя данные втайне приказания, приближались усиленными маршами для осады или, скорее, для взятия врасплох столицы, привыкшей к восстаниям и одушевленной религиозным фанатизмом¹³⁷). Положение Александрии между морем с одной стороны и озером Мареотидой с другой благоприятствовало приближению и высадке войск, которые проникли внутрь го-руша прежде, нежели можно было принять какие-либо меры, чтобы запереть ворота или занять важные оборонительные посты. В полночь, ровно через двадцать три дня после подписания упомянутого договора, египетский герцог Сириан во главе пяти тысяч солдат, вооруженных как бы для приступа, неожиданно окружил церковь св. Феона, в которой архиепископ совершал вместе с некоторыми членами духовенства ночное богослужение в присутствии народа. Двери священного чту»мчи не устояли против стремительности