западе с большей строгостью, нежели на востоке, но и тут и там те же самые страсти, которые делали необходимыми упомянутые постановления, отнимали у них действительную силу. Жестокие упреки, которыми осыпали друг друга раздраженные прелаты, привели лишь к тому, что обнаружили их общую виновность и их взаимную нескромность.

II. Одни епископы обладали способностью духовного деторождения, и эта необыкновенная привилегия могла в некоторой мере вознаграждать их эа мучительное безбрачие⁹³), которое предписывалось сначала как добродетель, потом как нравственный долг и, наконец, как положительная обязанность. Древние религии, установившие отдельное сословие священнослужителей, посвящали на вечное служение богам какую-нибудь священную расу, племя или семейство⁹⁴). Такие учреждения вводились скорее для того, чтоб упрочить обладание известными правами, чем для того, чтоб поощрять на их приобретение. Дети священнослужителей пользовались своим священным наследством с гордой и беспечной самонадеянностью, а пылкая энергия энтузиазма ослаблялась в них заботами, удовольствиями и привязанностями семейной жизни. Но христианское святнлшце было открыто для всякого честолюбивого кандидата, стремившегося к его небесным упованиям или к его мирским благам. Обязанности священнослужителей, точно так же, как обязанности солдат или судей, усердно исполнялись теми, кто по своему характеру или по своим дарованиям чувствовал влечение к духовному званию, или теми, кого разборчивый епископ считал более способным поддерживать величие и интересы церкви. Епископы⁹⁵) (до тех пор пока законы не положили пределов этому злоупотреблению) могли принуждать упорствующих и защищать угнетенных, а наложение рук навсегда доставляло некоторые из самых ценных привилегий гражданского общества. Кафолическое духовенство, быть может, более многочисленное в своем составе, чем легионы, было освобождено императорами от всякой частной или общественной службы, от всех муниципальных должностей и от всех личных налогов и податей, ложившихся всею своею невыносимою тяжестью на их сограждан: исполнение обязанностей их священной профессии принималось за полное выполнение их обязанностей по отношению к государству⁹⁶). Каждый епископ получал безусловное и неотъемлемое право на всегдашнюю покорность со стороны посвященных им церковнослужителей; духовенство каждой епископской церкви и зависевших от нее приходов составляло правильное и постоянное общество, а соборные церкви константинопольская⁹⁷) и карфагенская⁹*) содержали на свой счет по пятисот священнослужителей. Их разряды") и число постоянно умножались благодаря суеверию того времени, вводившему в христианские церкви великолепные церемонии иудейских и языческих храмов, и длинные рады священников, диаконов, поддиаконов, церковных прислужников, заклинателей, чтецов» певчих и привратников содействовали - каждый сообразно со своим назначением - великолепию и гармонии богослужения. Название и привилегии церковнослужителей были распространены на членов многих благочестивых братств, усердно поддерживавших владычество церкви¹⁰⁰). Шестьсот так называемых parabolani, или авантюристов, посещали больных в Александрии; тысяча сто copiatae, или могильщиков, хоронили мертвых в Константинополе, а тучи монахов, поднявшиеся над Нилом, со всех сторон облегли и омрачили христианский мир¹⁰¹).

III. Миланский эдикт обеспечил доходы церкви точно так же, как и ее спокойствие¹⁰²). Христиане не только получили обратно земли и дома, которые были у них отняты притеснительными законами Диоклетиана, но и приобрели законные права на все те имущества, которыми они пользовались до тех пор только благодаря снисходительности светской власти. С той минуты, как христианство сделалось религией императора и империи, национальное духовенство могло требовать средств для приличного и согласного с его достоинством существования, а уплата ежегодного налога могла бы избавить народ от более обременительных расходов, которые суеверие налагает на своих последователей. Но так как нужды и расходы церкви возрастали вместе с ее благосостоянием, то лица духовного звания по-прежнему содержались и обогащались добровольными приношениями верующих. Через восемь лет после издания Миланского эдикта Константин даровал всем своим подданным без исключения право завещать свое состояние в пользу святой кафолической церкви¹⁰³), а их благочестивая щедрость, сдерживавшаяся в те-чеиие их жизни требованиями роскоши и корыстолюбием, потекла широкой струей перед их смертью. Богатые христиане находили для себя поощрение в примере своего государя. Абсолютный монарх, будучи богат без всякой наследственной собственности, может быть щедр без всякой со своей стороны заслуги, а Константин слишком легко уверовал в то, что на него снизойдут небесные милости, если он будет содержать празднолюбцев на счет трудящихся и если будет раздавать святым людям достояние государства. Тому же самому посланцу, который отвозил в Африку голову Максен-ция, было поручено передать епископу карфагенскому Цецилнану письмо, в котором император уведомлял его, что местному казначею приказано выдать ему три тысячи folles, т. е. (8 ООО фунт, стерл., и удовлетворять его дальнейшие денежные требования на вспомоществование церквам Африки, Нумидии и Мавритании¹⁰⁴). Щедрость Константина росла в одинаковой пропорции с его верой и его пороками. В каждом городе он приказал регулярно пополнять хлебные запасы духовенства, назначенные для раздачи бедным, а лица обоего пола, посвящавшие себя монашеской жизни, приобретали этим право на особое милостивое внимание своего государя. Христианские храмы Антиохии, Александрии, Иерусалима, Константинополя и др. свидетельствовали о чванном благочестии монарха, который на склоне своих лет старался сравняться с древними в великолепии своих построек¹⁰⁵). Форма этих релитозных зданий была простая и продолговатая, хотя иногда они разрастались вверх, принимая вид купола, а иногда распространялись в ширину в виде креста. Они строились большею частью из ливанского кедра, крыши покрывались черепицей или иногда золоченой медью, а стены, колонны и полы обкладывались мрамором разных цветов. Самые дорогие украшения из золота и серебра, из шелка и драгоценных каменьев употреблялись в избытке на убранство алтарей, а это внешнее великолепие имело прочную и неотъемлемую опору в обширной земельной собственности. В течение двух столетий - со времен царствования Константина и до времен царствования Юстиниана - тысяча восемьсот церквей Римской империи обогатились от частых и неотчуждаемых пожертвований монарха и народа. Можно определить в 600 фунт, стерл. ежегодный доход епископов, которые были поставлены на равном расстоянии и от богатства, и от бедности¹⁰⁶), но размеры их денежных средств мало-помалу увеличивались вместе со значением и богатством городов, которыми они управляли. В одной подлинной, хотя и не пол- вой¹⁰⁷⁾, росписи доходов названы некоторые из домов, лавок, пппя я ферм, принадлежавших трем римским базиликам -уррмам св. Петра, св. Павла н св. Иоанна Латеранского, в пр>»шщи« Италия, Африки и востока. Кроме запасов оливкового масла, полотна, бумага и благовонных веществ они доставляли ежегодно чистого дохода двадцать две тысячи золотых монет, или 12 ООО фунт, стерл. Во времена Константина я Юстиниана епископы уже не внушали своему духовенству и прихожанам полного доверия или, может быть, уже не заслуживали его. Поэтому церковные доходы каждой епархии были разделены на четыре части: одна для самого епископа, другая для низшего духовенства, третья для бедных и четвертая на публичное богослужение, а злоупотребление доверием часто и строго наказывалось¹⁰⁸). Церковное имущество все еще подлежало уплате всех общих государственных налогов¹⁰⁹). Духовенство Рима, Александрии, Фессалоники и др. иногда искало и добивалось некоторых частных изъятий, но сын Константина с успехом воспротивился преждевременной попытке собравшегося в Римини собора получить полное освобождение от всяких налогов¹¹⁰).

IV. Латинское духовенство, воздвигнувшее свой трибунал на развалинах гражданского и обычного права, скромно приняло от Константина¹¹¹) в качестве дара самостоятельную юрисдикцию, которая была для него плодом времени, случайности и собственной предприимчивости. Но щедрость христианских императоров сверх того наделила его некоторыми прерогативами, охранявшими и возвышавшими его священный характер¹¹²). 1. При деспотической форме правления одни епископы получили и сохранили неоценимое право подлежать суду себе равных, и даже в случае обвинения в уголовном преступлении собор из их собратьев был единственным судьей над тем, виновны они или невинны. Если только такой трибунал не воспламенялся личной враждой или религиозными раздорами, он, натурально, должен был относиться к духовному сословию с благосклонностью и даже с пристрастием; но Константин был, по-видим ом у, убежден¹¹³), что тайная безнаказанность менее вредна, чем публичный скандал, и Никейский собор услышал от него назидательное публичное заявление, что, если бы он нечаянно накрыл епископа в прелюбодеянии, он прикрыл бы виновного своей