Карим сел и положил ноги на кофейный столик. Он словно заявлял свои права в этой комнате и отмечал своим присутствием каждый предмет.
— Если ты хотел стать крутым, нужна была особенность, надо было быть немного светлее, немного темнее, отличаться. Даже когда все только началось, всякие бангра и тому подобное, на волне оказались пенджабы и пакистанцы. А не мы, понимаешь? Если ты хотел стать крутым, надо было перестать быть самим собой. Бенгальцем. Понимаешь?
— Да, — ответила Назнин. Но не поняла, о чем он. Ей хотелось быть востребованной.
— И смотреть мне было не на кого.
— Только на отца.
— Именно.
Он посмотрел ей прямо в глаза, и она не отвела взгляд. Как обидно, что глаза у нее так близко посажены.
— Именно, — повторил он, — сейчас все по-другому. Для молодых. А нам надо было стоять на своем.
В ванной, под сип холодной воды из страдающего недержанием крана, Назнин рассматривала волосы на ногах. Волосы тонкие, редкие, но все равно заметные. Она провела рукой по голени. На потолке сырость нарисовала маленький цветочек. Назнин представила, что штукатурка вдруг осыпается в ванную и покрывает ее белой пылью с головы до ног. Услышала шаги и спуск унитаза. Женщина наверху за ночь три-четыре раза встает в уборную. В этом уже нет ничего необычного.
Назнин вспомнила о списке покупок (надо дописать оловянную фольгу, горчичное масло и семена фенхеля). Что, если самой оштукатурить потолок в прихожей, насколько это трудно? Вспомнила о списке дел, которые у себя на стену крепит Шахана, и как быстро она ставит галочки. Назнин заглядывала в ее тетради:
«Здесь ты еще не закончила».
Или:
«А здесь ты все написала?»
Шахана показывала ей красные отметки — учитель поставил. На столе у нее красная ручка. Биби начала грызть ногти. Назнин проговорила про себя письмо Хасине. Сосчитала деньги в тайничках. И когда уже больше не могла сдерживаться, начала думать о Кариме. Вспомнила о его плечах, порадовалась, что они не костлявые. Подумала о маленькой плоской родинке на правой щеке, вспомнила, как поразилась тому, что заметила ее только на этой неделе. Подумала о его уверенности, о том, как он идет напролом там, где другие разворачиваются и спотыкаются. Но самое главное, подумала она, то же самое ищут и Хасина, и Шану, но не находят. А он просто взял и нашел. Свое место в этом мире.
Назнин сидела в ванне, пока вода совсем не остыла, потом взяла бритву Шану, намылила ноги и начала бриться.
На следующий день Назнин возвращалась с детьми из школы и увидела во дворе, куда запрещен въезд на транспорте, полицейский фургон. Дверь была открыта, внутри полицейский поглаживает собаку, которая дрожит от нетерпения сорваться с поводка. Четверо полицейских повернулись спиной к двоим из «Львиных сердец». На полицейских рубашки с коротким рукавом и шлемы, такие огромные, как сахарные головы на витрине. Несколько молодых бенгальцев стоят плечом к плечу, глядя на полицию в упор. Вопрошатель в центре.
Парень с листовками, помоложе, сделал шаг вперед, поднял палец вверх и снова отступил назад. Вопрошатель тоже двинулся вперед, но парни рядом удержали его, да и он сам явно хотел, чтобы его не пустили. Полицейские пошутили. Их рации щелкали, шлемы скрывали глаза.
Шахана шла немного впереди. Когда она проходила мимо парней, двое обернулась ей вслед. Она тоже посмотрела на них и тряхнула головой. Назнин пожалела, что Шахана не надела брючки. Но сегодня Шану приказал им надеть юбки без брюк. Вчера же девочкам велено было под школьную форму надеть брючки. Все зависело от того, на кого в данный момент злился Шану.
Если в руках у него была листовка от «Львиных сердец», он приказывал дочерям одеться традиционней. Его не запугают эти неучи, которые ненавидят мусульман.
Если он видел девушек в хиджабах, то его злило невежество неучей. И тогда девочки шли в школу в юбках.
Иногда он оправдывал и тех и других: «Несчастные эти белые: понимаешь, они отовсюду чувствуют угрозу. А наша молодежь бунтует. Молодежь всегда бунтует. Если родители либеральны, то молодежи приходится отказываться от либерализма, чтобы бунтовать».
И тогда Назнин и девочкам предоставлялось право самим выбрать, что надевать в школу.
Они поднялись в квартиру, девочки сели за учебники перед телевизором. Назнин села с ручкой и бумагой. О чем рассказать Хасине? Хотелось бы поведать ей о том, что происходит в квартале. Но как рассказать, чтобы понятно было? Она не знала, с чего начать, чтобы Хасину не встревожить. И Назнин начала так: «Сестричка, я надеюсь, что у тебя все в порядке. У девочек в школе все хорошо. Я все еще шью дома. Я посылаю тебе немного денег. Жалко, что немного. Здесь что-то происходит в квартирах».
Она разгладила несуществующие морщинки на бумаге. На колене у Биби лежала раскрытая книга, Шахана даже и не пыталась сделать вид, что читает.
«Здесь что-то происходит в квартирах. Мужчины пишут листовки и суют их под двери».
Она улыбнулась. Вот и все, что здесь происходит. Захихикала. Шахана переключила канал. Биби посмотрела на мать. Назнин пошла в спальню и из укромного местечка в ящике с нижним бельем вытащила письма от сестры.
Хорошие новости ты пишеш про швейную машинку и твою теперешнюю работу. Ты пишеш што пришлеш денег скоро но сестричка мне не нужны деньги. Все дает Аллах. Пиши мне побольше про себя это все што мне нужно.
Здесь все по старому. Все хорошо. Иногда я так устаю што мне хочется уснуть когда дети ложатся спать но тогда я не смогу постирать а я должна работать. Я выношу белье стирать и иногда вижу девушку соседку. Ие завут Саида она из Джесора. Лица спокойнее чем у Сайиды в жизни не встретиш. Она говорит немного но она приходит и садится рядом со мной и мне с ней спокойно. Смешно я думаю о Лапушке и Саиде. Лапушка очень часто улыбается и улыбка у нее красивая но под ней штото очень нещасное. Она улыбается штобы штото скрыть или порадовать человека рядом или штобы лицо было краше а то вдруг ты подумаешь што она нещасна. У Саиды рябое лицо и простое как картошка и я никогда не видела как она улыбается. Но у нее щасливый вид и всегда я это вижу когда она сидит на корточках как йог рука между коленями и вторая прикрывает глаза. Я спросила как там работать в доме который как дворец и везде на лужайке фонтанчики. Она сказала очень хорошо и она это серьезно. В доме слева девчушка восьми десети лет. Я звала ее пару раз но она боитса и бежит внутрь. Я потихоньку ее буду звать и она придет.
Муж Джеймс очень беспокоится о выборах. Если к власти придет Бегам Халеда Зия это для ниво плохо. Зейд сказал страную вещ. Они платят собакам штобы те кусались но им не нравится если собаки вдруг оборачиваютса к ним. Потом он говорит што скоро ево время. Он мелко рубит воздух как режет одну большую луковицу. У ниво очень темная кожа и он не такой страшный для человека без плоти. Лапушка говорит мой муж Джеймс расказывает мне все. Он со мной делитса каждой мысл'ю поэтому я знаю што он так волнуется изза денег и доли затрат и выборов. Многие муж'я ничиво не расказывают своим женам. И Джеймс такой милый.
Она теперь ходит к Бетти милосердничать. Это новое милосердие для вичинцифированых женщин которых заразили случайно гулящие муж'я и также для детей. Бетти всегда одеваетса в самое модное и когда для милосердия. Так говорит Лапушка. Приехал водитель за ней и она поцеловала детей и называет их милашками но от вас так устаеш. Дейзи кричит Лапушка! Лапушка! Мы все смеемся. Она надела узкие белые джинсы и кофточку в кружавчиках и белье просвечивает как в кино и драгоценостей как на невесте. Она говорит што это как в Бомбее.
