— Все хорошо. Я сразу пойду обратно. Я не хочу рисковать.
— Я тебе обещала.
— Да, ма. Слушай, ты просто молодец. Я без тебя бы не справился. Открой дверь, а?
Разия подтянула ноги и коснулась лицом коленок. Обхватила их руками.
Сможет ли он утешиться с кем-то еще? Назнин представила, как Карим падает в объятия другой девушки и прячет лицо у нее на груди. Что это за девушка? Назнин представила себе лицо той девушки на собрании, которая знала все про тридцать пять тысяч детей, с памятью о которых поступили так несправедливо. Именно с такой девушкой Кариму должно быть.
За дверью Тарик тихо засвистел, как будто только что пробудился от яркого и красивого сна.
Карим целует свою новую подругу.
Тарик засвистел громче.
Карим разматывает ее сари.
Назнин подскочила к окну. Карим завернул плечи девушки в сари и накинул сари на голову. Уже лучше.
Свист больше не напоминает мелодию. Так свистит полоумный.
Тысяча мыслей рвется в голову. Дакка — это катастрофа. Шахана ей никогда не простит. У Шану ничего не получится. Это не возвращение домой — в Дакке она никогда не была. В Дакке живет Хасина, но, судя по ее письмам, это уродливое и очень опасное место. И Карим. Если она так просто его бросит, если это так легко, то зачем надо было все это начинать?
— Открой дверь, сука!
Разия еще сильнее сжала колени.
— Ма! Ма! Я умираю.
У Назнин заколотилось сердце от панических ноток в его голосе.
— Ай, ай, опять спазмы. Выпусти меня, разотри мне ногу. Я сейчас с ума сойду.
«Клянусь утром! Клянусь ночью, когда она густеет! Не покинул тебя твой Господь и не возненавидел.
Воистину, будущее для тебя лучше, чем настоящее. Господь твой непременно одарит тебя, и ты будешь удовлетворен».
— Ма, меня стошнило в ведро. Ведро полное и воняет. Выпусти меня, я его вылью.
Назнин усилием воли вернула себя на землю. Будь что будет. От нее ничего не зависит.
— Ты там? Ты меня слышишь?
Слова из Тарика так и посыпались, как дождевые капли на оконное стекло.
— Мне кажется, мы торопимся. Так нельзя. Это неправильно. Так у меня рецидив может случиться. Мне сейчас надо немножко. Выпусти меня на часок. Я вернусь через час, у меня будет намного больше сил. Выпусти меня. Ну же, ма, выпусти меня.
«От меня ничего не зависит. От меня ничего не зависит».
— Одну дозу за пять фунтов, — визжал Тарик, — это все, что мне нужно. Ах ты сука.
Все смолкло. Тарик заплакал.
Назнин с Разией на кухне, попивают чай. На стенах плитка, до самого потолка голубые и зеленые квадратики. Узкий белый стол, его втиснули между холодильником и дверью. Разия называет его «баром для завтрака». У стены она выстроила в ряд упаковки со злаками, как солдатиков на плацу. Когда муж ее был еще жив, когда в квартире было полно всякого хлама, каждый лишний фунт (причем лишним был далеко не каждый) отправлялся на родину, на покупку еще одного кирпича для строящейся мечети. После его смерти Разия тратила деньги на детей и на квартиру. Она никогда не говорила о возвращении домой.
«Ты мне скажи, — спрашивала она с кривой улыбочкой, — если там дома все так замечательно и прекрасно, почему целые толпы каких-то безумцев выстраиваются в очередь за визой?» И доставала свой новенький британский паспорт и помахивала им.
Назнин села на стульчик у «бара». Стульчик из пластика, с двумя выемками для ягодицы. Интересно, во сколько обойдется выложить всю кухню маленькими квадратиками?
— Значит, — сказала Разия, — бросаешь свою старую подругу.
— Доктор Азад одолжил немного денег, и у Шану было что-то отложено.
— Сказала своему парню?
Назнин посмотрела на Разию и беззвучно, одним ртом ответила: «Нет». Посмотрела в свой чай. В уголках глаз собрались слезы и закапали с кончика носа.
— Ну же. Рассказывай. Отвлеки меня от других проблем.
И Назнин начала диалог, который столько раз репетировала в одиночестве, но проговорила все равно одна. Разия, не разучившая своих реплик, молчала.
— С ним у меня все внутри поднимается. Это похоже… — она лихорадочно подыскивала сравнение, — не знаю. Представь, что ты смотришь черно-белую передачу, и вдруг — все цветное.
— Мм, — сказала Разия.
— А потом тебя втаскивают в экран, и ты больше не смотришь со стороны, а участвуешь.
— Мм.
Назнин осталась довольна своим сравнением. Описать такое сложно.
— Это называется
— Это очень тяжело. И глупо.
— Но тебе оно нужно?
— Все против этого. Семья, долг — все.
Разия размяла большие костлявые плечи. Она устала. Даже плечи ей сегодня тяжело держать.
— Влюбиться, — сказала она, — это очень по-английски.
У Назнин с ноги упала сандалия, она слезла за ней. Почувствовала на себе взгляд подруги, но не ответила. Как же иногда Разия раздражает! Кто, интересно, строит из себя англичанку, в конце-то концов? Британский паспорт, спортивный костюм с британским флагом на груди… Больше не будет спрашивать у Разии. И будет поступать, как сочтет нужным.
В дверь постучали.
— Это, наверное, доктор, — сказала Разия, — пришел дать Тарику лекарство.
Разия впустила доктора. Он пришел с помощником, который встал у двери в спальню, чтобы отрезать путь к побегу. Разия засуетилась, вынося помои, выбрасывая с виду нетронутую пищу и заменяя ее свежей.
Назнин сидела на кухне и смотрела, как за окном гуляет по выступу голубь. Он стал на краю, наклонил голову и снова пошел по выступу.
В кухню вошел доктор Азад.
— Ах, хорошо, хорошо, — сказал он. Нашел стакан, налил воды.
«Нужно поблагодарить его за деньги».
— Как мальчик? — спросила она.
— Он невыносимо страдает, — сказал доктор, — ему очень, очень больно.
— Он поправится?
— Может быть. Все зависит от него.
Доктор быстро выпил и снова наполнил стакан водой. Потом достал что-то из кармана:
— Это я принес Тарику. Пойду отдам ему.
Но не пошевелился. Тряхнул стеклянной игрушкой и стал смотреть, как крохотный буран заметает снегом миниатюрные башенки замка. Постучал по голубому стеклянному куполу:
— Успокаивается, правда?
Еще раз встряхнул:
— И мы видим, как все оседает.
Назнин кивнула.
— Вообще-то, эту бурю подарила мне жена.
И снова его особенная улыбка — уголки рта вниз, брови вверх — под густую черную челку.
