нездоровая. – Могучие плечи инспектора поднялись и тяжело опустились, он издал протяжный тоскливый вздох. – Предварительные слушания состоятся послезавтра, а завтра я должен буду явиться на ковер лорда Адвоката. И дай нам бог, чтобы за это время в замке ничего не случилось. Иначе не сносить мне головы.

Лицо сидящего у него за спиной инспектора Бакера осветилось широкой счастливой улыбкой, а в голове его зазвучала тихая радостная мелодия, словно вдалеке звенели рождественские колокольчики.

Вероника и Джон сидели на нагретой солнцем древней каменной скамье в дальнем, запущенном уголке парка. Сюда редко кто забредал, и они не опасались посторонних глаз. Юлия и Денис уже ушли, и Джон смог наконец остаться с Никой наедине. После покушения на Мардж Джордж и Вероникино семейство по очереди составляли ей компанию. Она еще не оправилась от шока и боялась оставаться одна. Сейчас была очередь Джорджа. И Веронике вдруг ужасно захотелось провести время с Джоном. Просто прогуляться по парку вдвоем, без мамы и Диньки, словно ничего не случилось. Просто поболтать, отвлечься. Да и вообще она по нему соскучилась. Последнее время убийство как-то незаметно отошло для нее на второй план. Сейчас Нику больше интересовали собственные чувства и переживания. Поездка к морю с Джорджем, из-за которой они с Джоном не смогли позавчера увидеться, вышла какой-то неудачной. Они долго сидели на берегу, почти не разговаривали. Джордж все время о чем-то задумывался, почти не обращая на нее внимания. Он подливал ей вино, закутывал ее в плед, но мысли его витали где-то далеко. Вначале она еще пыталась как-то его растормошить, но потом оставила в покое, смирившись с невниманием и отстраненностью. Ей и самой вдруг стало как-то чуждо и неинтересно на побережье, собственные мысли и воспоминания захватили ее. Ника почему-то остро почувствовала, как отдалилась от всех своих друзей за последние месяцы. Кроме предстоящей свадьбы, ее ничего не интересовало. А сейчас она вдруг с тоской вспомнила университет, подруг, Ниццу, ей захотелось слетать в Петербург, она уже полгода не виделась с бабулей. А как там Наташка с ее сорванцами?

В этот день у моря Вероника вдруг словно очнулась от гипнотического сна. Мир, еще недавно сузившийся для нее до одной точки, называемой Джорджом Хантли, расширился и стал снова безграничным. Она вдруг ощутила странную, почти забытую легкость и интерес к жизни, к жизни вообще, а не к одному ее фрагменту. Ника с удивлением взглянула на своего избранника.

Он сидел рядом, такой же неотразимый и желанный, но теперь, помимо него, Ника стала замечать окружающее ее пространство не как дополнение к прекрасному маркизу, а как часть ее собственного бытия. И от этого свежего, проснувшегося чувства ей стало радостно и легко.

– Что нового в замке? – спросил Джон, искоса глядя на задумчивую Веронику.

– Ничего. В холле поставили констебля. Как будто это может кого-то защитить. – Ника криво усмехнулась. – В холле, да и в парадных залах никого до сих пор не убивали.

– Ты думала о том, кто действительно мог это сделать? – Голос Джона был совершенно обыденным, но его лицо отражало целую гамму чувств.

Уже пятнадцать минут они сидели на этой скамейке и почти все время молчали. Им так редко удавалось побыть вдвоем, а он только и делал, что говорит о проклятом убийстве. В отчаянии Джон запустил в волосы пятерню и так вцепился в них, что едва не выдрал из собственной макушки весьма густую рыжую прядь.

– Конечно, – ответила Ника, продолжая смотреть на мерцающую гладь реки отсутствующим взглядом. – И не раз. В начале, еще в тюрьме, мне казалось, что это сделали Бредфорды, наверное, потому что они мне не нравились. Но теперь я просто не представляю, чьих рук это дело. Да, экономка очень неприятная, сухая и чопорная особа. Но я просто не могу поверить, что это она. Да и конюх. Не знаю. – Ника печально покачала головой. – Возможно, мне просто трудно представить, что кто-то вообще мог взять и холоднокровно лишить жизни двоих людей. Вот так вот подойти и отнять жизнь. Оборвать ее в одно мгновение. – Глаза Вероники застыли, она словно заледенела. – Ведь у Эвелин могли быть дети, внуки. Сейчас они с Джеймсом могли бы гулять по парку, как мы, болтать, смеяться, целоваться. Но ее больше нет.

Джон вдруг так пронзительно ощутил неповторимость этого момента, что неожиданно для себя сделал то, о чем так давно и мучительно грезил. Он наклонился к Нике, обхватил ее за плечи и, развернув к себе, поцеловал. Это был порыв, страстный и искренний. И Ника от растерянности и неожиданности ответила ему, как будто хотела с его помощью растопить ужас происшедшего.

Ее голова кружилась, она все крепче прижималась к Джону, испытывая непонятный, невероятный восторг от этого нежданного, неправильного поцелуя. Она словно закружилась в сверкающем искрящемся потоке, легкая, невесомая. Счастливая.

Джон первый опомнился, и поцелуй прервался. Он с испугом взглянул на Нику. Он думал, она рассердится, убежит, но девушка продолжала сидеть с каким-то затуманенным, мягким, беззащитным выражением лица. И тогда Джону захотелось вновь ее поцеловать и теперь уже не отпускать ни за что и никогда. Он потянулся к ней, но волшебство уже разрушилось.

Грубая, резкая телефонная трель ворвалась в зачарованный мир и вырвала их оттуда.

– Алло? – встрепенулась Ника, заливаясь неожиданным румянцем. – Да, Джордж, уже иду. Нет, нет. Не надо. Я буду через пару минут.

Она отключилась и, мельком взглянув на Джона, проговорила, вставая:

– Мне надо идти. Приехал инспектор, хочет побеседовать со всеми по поводу горничной.

Она махнула рукой, стараясь не смотреть на него, и почти побежала по дорожке в сторону замка.

Джон остался сидеть, его сердце разрывалось на части. Ему еще помнился вкус ее поцелуя, он еще ощущал тепло ее губ, чувствовал ее тело, которое сливалось с его, и острая боль утраты залила душу несчастного влюбленного горечью. Эта сладкая мука заслонила собою весь мир. Он опустился на землю, уткнулся в нее лицом и так остался лежать, ему показалось, что навечно.

Лицо инспектора Гейтса было совершенно лишено всякого намека на привычное игривое добродушие. Он был мрачен и зол. Закончив очередной проход от камина к камину, он бросил хмурый взгляд на собравшихся в гостиной. Эти холеные, выдержанные господа порядком ему уже надоели. Эх, тряхнуть бы их как следует.

Сегодня утром, когда инспектор в крайне скверном настроении собирался отправиться на доклад к лорду Адвокату, позвонили из замка. Пропала горничная, Эмилия Шорт.

Звонила экономка, мисс Пейн. Она попросила инспектора Бакера, проявив этим известную долю патриотизма, и в сухих деловых выражениях сообщила о случившемся.

В целом все выглядело совершенно безобидно, если бы не предшествующие события. Накануне, примерно после ланча, горничная словно испарилась.

Судя по полученным сведениям, она исчезла в середине рабочего дня, прямо в форменном платье. Телефон горничной не отвечал, в замке ее не было, домой она не возвращалась, и вообще, ни одна живая душа ни в замке, ни за его пределами Эмили Шорт больше не видала, ни живой, ни мертвой.

Полиция прибыла сразу же после разговора с экономкой. Бакер с сержантом опросили всю прислугу, включая садовника и конюха, и теперь ожидали прибытия спецкоманды для прочесывания окрестных водоемов. А Гейтс, как всегда, взял на себя малоприятную обязанность побеседовать с маркизом Хантли и его гостями.

Он оглядел компанию цепким привычным взглядом.

Маркиз Хантли стоял, изящно облокотившись на мраморную доску камина, являя собой образец изящества и стиля. Его стройная подтянутая фигура смотрелась весьма выигрышно в этом ракурсе, и влюбленная дурочка, его невеста, буквально не сводила с него глаз. Светлые небрежно уложенные волосы, спокойный, властный взгляд словно приглашали инспектора съездить ему по физиономии. Кровожадность инспектора Гейтса достигла сегодня предельного уровня.

Лорд Портланд и леди Бредфорд сидели отдельно от всех, держась за руки, с одинаково поникшими, трагическими лицами. Леди Оркни, все еще бледная, с плотно сжатыми губами, устроилась в глубоком кресле, поджав под себя ноги, словно опасаясь, что какая-нибудь тварь может подкрасться и, ухватив ее за лодыжки, утащить на погибель.

Семейство русских уютно расположилось под сенью главы семьи. Его могучий торс словно нависал над