основной массы английского народа, который, не будучи в то же время в восторге от установлений елизаветинской церкви, искал духовного совершенствования в более радикальных сектах, в массовом количестве возникших во время Реформации, или обращался к таким течениям внутри пуританизма, как мер потребовал, чтобы был составлен список тех, кто не согласен с публикацией «Ремонстрации», пытаясь начать процедуру протеста меньшинства. Эта парламентская процедура была характерна для палаты лордов, но в палате общин действовал иной принцип — решение принималось большинством голосов. Палмер спросил, кто готов протестовать. Множество людей вскочили на ноги с криком «Все! Все!». Одни размахивали шляпами, другие тянулись к шпагам, а некоторые даже обнажили оружие. Лишь своевременное вмешательство Гемпдена предотвратило кровопролитие. События в палате общин показали, что парламентские способы решения конфликта исчерпаны, и только война может разрешить его.

Доселе малозаметный член парламента от Кембриджа Оливер Кромвель, человек, обладавший довольно грубыми манерами, сказал Фокленду, когда они выходили из зала: «Если «Ремонстрация» будет отвергнута, я уже на следующее утро продам все, что у меня есть, и никогда больше не увижу Англию; и я знаю многих честных людей, готовых поступить так же решительно». Кромвель, как и многие другие оппозиционеры, обращал свой взгляд за океан, на земли, где царила свобода.

Король, несмотря на то что потерпел поражение в Шотландии и был вынужден усмирять ирландцев, пользовался некоторой поддержкой и сознавал это. Однако окружение побудило его к действиям, оказавшимся ошибочными. Сначала он попытался сформировать министерство, опирающееся на парламентское большинство, заправлявшее в палате общин.

Более десяти, оппозиционных лордов были членами Тайного совета. Но очень скоро эти благородные люди начали без должного уважения отзываться о короле. Отчаянно ища опору, он предложил занять должность канцлера казначейства не кому иному, как самому Пиму. Понятно, что, поступая так, король был весьма далек от действительности. Вместо него канцлером стал Кольпеппер, а Фокленд получил место Государственного секретаря. Затем, поддавшись соблазну отомстить своим врагам, Карл решил осудить за государственную измену пятерых своих главных противников в палате общин. На этот неразумный и опасный шаг его подтолкнула королева Генриетта-Мария. Она обвиняла мужа в трусости, изводила упреками, говоря, что если он не хочет потерять ее, то должен усмирить тех, кто денно и нощно думает о том, как расправиться и с ним, и с ней. Карл дал убедить себя в том, что Пим намерен предать королеву суду.

Четвертого января 1642 г. король в сопровождении трех или четырех сотен своих сторонников отправился в палату общин. Это было беспрецедентное событие — никогда прежде монарх не появлялся в ней. Когда в дверь постучали и стало известно, что король прибыл лично, члены всех партий в изумлении уставились друг на друга. Сторонники короля открыли дверь. При появлении Карла все поднялись. Спикер Уильям Ленталл, оставив свое место, опустился перед монархом на колени. Карл уселся на стул и, выразив палате свое благорасположение, потребовал выдать Пима, Гемпдена, Голлиза, Хейзелригга и Строуда, которым днем раньше было предъявлено обвинение в государственной измене. Однако Пим, заблаговременно предупрежденный одной дамой из окружения королевы, успел принять меры для спасения себя и своих товарищей. Когда король появился, все пятеро уже спустились по ступенькам Вестминстера и скрылись в Сити. Спикер Ленталл не смог предоставить Карлу никакой информации о них. «Мои глаза могут видеть, а уши — слышать только по приказанию палаты», — ответил он. Король, уже осознавший свою ошибку, обвел взглядом собрание. «Я вижу, птички улетели», — неуклюже пошутил он и, добавив еще несколько ничего не значащих замечаний, удалился во главе своих разочарованных и разозленных приверженцев.

Когда Карл уходил, вслед ему раздалось негромкое, но хорошо слышимое восклицание:

«Привилегия!». Его подхватили все присутствующие, и низкий гул голосов провожал Карла до самой двери. И по сей день члены палаты общин от Сити занимают места на скамье казначейства, должны руководствоваться законами, ими самими составленными, и жить под властью правительства, установленного по их собственному согласию». Первого июня 1642 г. парламент предъявил королю «Девятнадцать предложений». В этом документе содержались ультимативные требования о том, чтобы члены Тайного совета, высшие государственные чиновники и наставники королевских детей назначались парламентом. Парламент также претендовал на полный контроль над милицией [93] и армией, посылаемой для усмирения Ирландии, то есть требовал для себя «власти меча». Согласно этому документу, вопрос о церковном установлении также решался парламентом. Если говорить коротко, палата общин предлагала королю отказаться от верховной власти над государством и церковью. Требования ее имели целью не просто решить наболевшие конституционные вопросы — они скрывали в себе потребность разрешить религиозные и классовые противоречия. Пуритане имели подавляющее влияние в парламенте, а при дворе доминировали сторонники англиканской церкви, тяготеющие к католицизму. Новое дворянство, купцы и предприниматели, а также состоятельные сельские арендаторы в некоторых графствах претендовали на политическую власть, почти монополизированную аристократией и лендлордами.

Однако расстановка сил накануне гражданской войны не была такой простой. Брат сражался против брата, отец против сына. Влияние роялистов было очень сильным. Верности парламенту они противопоставили верность короне, пуританскому рвению — англиканское единство. Демократии они предпочитали установленную Богом древнюю королевскую власть. Как «кавалеры», так и «круглоголовые» шли в сражение, руководствуясь верой в высшие цели. В каждом из противоположных лагерей в то же время находились и распутные придворные, амбициозные политиканы и безработные наемники, готовые обогатиться на национальном разобщении; но в целом гражданская война стала трагическим конфликтом противоположных идеалов.

Постоянно растущие требования парламентской партии привлекали к королю новых сторонников. Большая часть знати постепенно примыкала к роялистам; торговцы и купцы в целом склонялись к парламенту, но значительная доля аристократии стояла за Пима, а многие горожане были верными роялистами. Мелкопоместное дворянство и мелкие землевладельцы глубоко разделились в своих политических пристрастиях. Жившие ближе к Лондону в общем симпатизировали парламенту, тогда как север и запад Англии оставались преимущественно роялистскими. Интересно отметить, что обе стороны сражались во имя короля и одновременно поддерживали институт парламента. «Круглоголовые» всегда говорили о «короле в парламенте». Приказы, отданные первому главнокомандующему королевскими силами графу Эссексу, предписывали ему «спасти короля от дурных советников, в чьей власти он оказался», если понадобится — то и силой. Карл клялся, что желает править как конституционный монарх и уважать законы страны. Вопрос не стоял о борьбе абсолютизма против республиканизма, но, как сжато и точно выразился Ранке, «одна партия желала, чтобы доминировал парламент, но не без короля, а другая — король, но не без парламента». При всей значимости классовых и политических противоречий основной движущей силой событий были религиозные споры. Как сказал Кромвель, «религия не была тем, за что поначалу соперничали, но Бог в конце концов подвел борьбу к этому вопросу».

На протяжении более семидесяти лет в Англии царил мир. За исключением немногих офицеров, служивших в Европе, никто не разбирался в военных вопросах. Поначалу «кавалеры», умевшие фехтовать, знающие толк в охоте, имели преимущество над «круглоголовыми». Находясь в Йорке, король с надеждой взирал на Гулль, где хранилось оружие распущенной армии. Сыновья Карла, принц Уэльский и герцог Йоркский, которым в то время было двенадцать и девять лет соответственно, нанесли визит в этот город, где им оказали любезный прием. Но когда король захотел последовать их примеру, то губернатор Гулля сэр Джон Готам закрыл перед ним ворота и приказал вооруженным людям дежурить на стенах. Так как Карл имел в своем распоряжении всего лишь несколько тысяч местных ополченцев, ему пришлось смириться с отпором. В Гулле королю был нанесен сильный удар — оружие имело жизненно важное значение.

Двадцать второго августа 1642 г. Карл поднял свой штандарт в Ноттингеме — как город, так и графство заявили о своей верности ему. Он обратился ко всем сторонникам монархии, призвав их исполнить феодальный долг. Для многих дворян, тех, кто мирно встречались друг с другом, сидели за одним столом, были связаны кровью или родственными узами, начавшаяся гражданская война стала настоящей трагедией: после этого августовского дня они уже больше никогда не улыбались друг другу, не встречались, кроме как на поле боя, а при Марстон-Мур, при Ньюбери или при Нейзби разрубили мечом все узы любви и смыли кровью память о старинной дружбе.