Почему-то Элиссанда не могла думать больше ни о чем, кроме как об одиночестве в синих глазах, когда они в последний раз любили друг друга.
* * * * *
Она вовсе не ожидала наткнуться на мужа во время короткой прогулки. Элиссанда отправилась на две мили к северо-западу от дома, на край долины реки Дарт, где, как правило, ей приходилось долгонько набираться сил, прежде чем побрести обратно.
Когда-то Элиссанде ничего не стоило прошагать семь миль. Но за годы домашнего заточения выносливость сошла на нет. Понадобятся месяцы постоянных тренировок, прежде чем она достаточно окрепнет для походов с маркизом по гористой местности вокруг Пирс-хауса.
Да, именно этого ей и хочется – гулять с ним вместе. Им нет нужды разговаривать, но она будет наслаждаться удовольствием от близости. И может статься, с течением времени в ее обществе муж обнаружит что-то приятное для себя.
Элиссанда вышла на гребень, запыхавшись на подъеме. И тут ее сердце забилось сильнее, чем просто от физических усилий – на зеленом склоне, на полпути к реке стоял мужчина, одной рукой держа шляпу, вторую засунув в карман. Его рост и разворот плеч невозможно было не узнать.
Маркиза ступала неслышно и осторожно, словно подкрадываясь к необъезженному арабскому скакуну, готовому в любой момент рвануться прочь. Но муж все равно слишком рано ее заметил, обернувшись, когда она была еще в добрых шестидесяти футах. Элиссанда замерла. Вир пристально посмотрел на жену, взглянул на холмы, снова на нее – и отвернулся обратно к реке.
Никакой любезности. Но вместе с тем, и никакого притворства.
Элиссанда подошла к мужу, чувствуя, как сердце захлебывается странной нежностью.
– Долгая прогулка? – спросила она, останавливаясь рядом.
– Угу, – отозвался маркиз.
Солнце зашло за тучу. Воздух всколыхнулся. Ветерок взъерошил волосы мужчины, слегка выгоревшие на кончиках от долгих часов, проведенных на улице.
– Не устаешь?
– Я привык.
– Ты всегда гуляешь один.
Ответом была полугримаса. Элиссанда вдруг заметила, каким усталым он выглядит – не обычное физическое утомление, а измождение, от которого не избавит даже крепкий ночной сон.
– И тебе… ты никогда не нуждаешься в спутниках?
– Нет.
– Ну разумеется, нет, – пробормотала под нос задвинутая на место Элиссанда.
Некоторое время они молчали: маркиз, судя по виду, погрузившись в созерцание зеленеющей пологой долины, Элиссанда – сосредоточив внимание на кожаных нашивках на локтях его коричневого твидового пиджака. Ей внезапно захотелось коснуться этих нашивок, положив руку так, чтобы ощутить и шероховатое тепло шерсти, и гладкую прохладу кожи.
– Я пойду, – неожиданно выпалил муж.
Поддавшись порыву, Элиссанда положила ладонь на его рукав.
– Не уходи надолго. Может начаться дождь.
Маркиз жестким взглядом уставился на жену, затем перевел глаза туда, где она дотрагивалась до него.
Элиссанда поспешно отдернула руку.
– Я только хотела потрогать нашивку.
Нахлобучив шляпу, Вир кивнул и удалился, не сказав больше ни слова.
* * * * *
Дождь так не пошел, а вот муж скрылся надолго. Впервые со дня их приезда в Девон он не явился к ужину.
Уже поздним вечером Элиссанда заметила, что маркиз вернулся к себе. Она прислушивалась, но тщетно: будучи довольно крупным мужчиной, Вир, если хотел, двигался бесшумно, как призрак. О его появлении можно было судить только по свету, появившемуся под дверью, соединявшей комнаты супругов.
Открыв эту дверь, Элиссанда увидела мужа – без пиджака, с выпущенными поверх брюк полами рубашки.
– Миледи, – полетел в сторону съемный воротничок.
Маркиза осталась стоять по свою сторону порога.
– Ты что-нибудь ел?
– Я заходил в паб.
– Мне не хватало тебя за ужином, – негромко заметила Элиссанда.
Правда, не хватало. Все было как-то не так.
Муж хмуро взглянул на нее, но ничего не сказал, поднимая уже снятый твидовый пиджак и обшаривая карманы.
– Зачем ты это делаешь? – спросила Элиссанда.
– Делаю что?
– Я улыбалась, потому что этого требовал дядя. Почему ты нарочно ведешь себя так, чтобы люди не воспринимали тебя всерьез?
– Не понимаю, о чем ты, – отрезал Вир.
Элиссанда и не ожидала, что муж ответит на прямой вопрос, но это резкое отрицание все равно ее расстроило.
– Когда Нидхем приходил в городской дом осмотреть тетю, я спросила, что ему известно о несчастном случае. Он сказал, что как раз в то время гостил у твоей родственницы и знает о падении все.
– Ну, вот видишь – теперь тебе известно о травме не только с моих слов.
Но ведь муж позвал именно Нидхема, когда не хотел распространяться о пулевом ранении. До сих пор никто из слуг и не подозревал о том, что маркиз был ранен: все повязки либо сжигались, либо выносились из дома.
– Кстати, как твоя рука?
В последний раз он позволил жене сменить повязку вечером перед дядиным арестом.
– Спасибо, в порядке.
Вир пересек комнату и, открыв окно, зажег сигарету.
– Дядя не курил, – вполголоса проговорила Элиссанда. – У нас была курительная комната, но он никогда не курил.
– А надо было, наверное, – затянулся маркиз.
– Ты ничего не рассказываешь о своей семье.
А расспрашивать миссис Дилвин было неудобно. Элиссанде не хотелось, чтобы экономка удивлялась неосведомленности маркизы в отношении собственного супруга, хотя ей действительно почти ничего не было известно о муже – кроме того, что он отнюдь не идиот.
– Вся моя семья – это Фредди, с ним ты уже знакома.
Прохладный воздух из окна резковато пахнул сигаретным дымком.
– А твои родители?
– Они давным-давно умерли, – выпустил очередную струйку дыма муж.
– Ты рассказывал, что унаследовал титул в шестнадцать – полагаю, тогда скончался твой отец. А мать?
– Умерла, когда мне было восемь, – сделал Вир еще одну длинную затяжку. – У тебя ко мне еще есть вопросы? Уже поздно, а мне рано утром нужно отправляться в Лондон.
Элиссанда стиснула дверную ручку. Да, пожалуй, у нее найдется еще один вопрос.
– Ты не возьмешь меня в постель?
Муж застыл.
