Когда трудился в Российской гильдии киноактеров, там что ни день возникали проблемы: «Умер тот-то, вчера похоронили того-то». А как хоронили? Пять человек за гробом, купленным на жалкие гроши Гильдии.

«Россия всегда была беспамятная страна. Но сегодня беспамятство беспрецедентное. Такого извращения, такой полярной перестановки черного и белого за свою, может быть, не очень большую жизнь я, честно говоря, не помню. И такой потери памяти, – каялся за себя и за других Филатов. – Из всего этого возникла идея телепередачи… Возникла она на полемической ноте: говорить не о гениях, а о людях «второго эшелона» (впоследствии, правда, появились главы и о великих актерах), которых забывают в первую очередь. Что, может быть, даже «справедливо» с точки зрения сурового естественного отбора истории. Но все-таки все во мне восставало против такой «справедливости». История-то совсем недавняя. И забвение тут приобретает этический характер. Мне вот пишут письма: спасибо, наконец-то родина вспомнила! «Родина слышит, родина знает…»

Не будешь же объяснять, да и благородно ли объяснять, что никакая не родина – всего лишь пять-семь сумасшедших, для которых это личная боль. А родине как было наплевать, так и осталось. И если где-то в актерской семье всплакнут: ну наконец-то вспомнили – это и есть для нас высшая награда. И наша сверхзадача, если хотите…» Совершенно случайно на окраине Москвы в хрущевке телегруппа обнаружила вдову некогда известного актера Валентина Зубкова. «Вы бы видели, – восклицал Филатов, – что с ней творилось! Она плакала и радовалась одновременно. Радовалась, что наконец о ее муже вспомнила страна».

Вначале перестройки появилось очень много горлопанов, таких оголтелых ребят, злился Леонид Алексеевич, обливающих черной краской всю нашу прежнюю жизнь. Никто не спорит, при социализме было много дурного, но ведь и хорошее случалось. Да возьмите всех наших великих писателей: Пастернака, Булгакова, Астафьева, Распутина, Абрамова, Можаева, Трифонова, Самойлова, – откуда они взялись, как не из той жизни? Из воздуха? Из жизни, истории которой не было? Да, они дышали идеологизированным воздухом той реальной, той трагической жизни, порой не соглашаясь с ней, порой идя на компромиссы. И эти нынешние полуграмотные нигилисты им могут быть судьями?

Нам сказали: все, чтобы было до 91-го года, – кровь и туфта. Предложили все забыть. Но плохого времени не бывает. Люди живут всегда. Вот их и жалко. А самые яркие люди – артисты. Многие заканчивали жизнь совершенно никому не нужные. А для артистов это особая трагедия. И он не то чтобы в знак протеста против этих «клопов», повылазивших из разных щелей, а от обиды… решил он сделать телепередачу «Чтобы помнили…».

Филатов пошел не просто против течения – против забвения. Следовал тому, что нашептали ему свыше ангелы:

Что же до беспамятства, напоминал Филатов, так этот вопрос задавал России еще Чаадаев. И как на него набрасывались! Безумец! Но говорил-то он вещи абсолютно внятные, точные. Так безумец или мудрец? А может, потому и безумец, что мудрец?

Короткая память, к сожалению, печальная закономерность. Когда минует несколько поколений, срабатывает гнусный и неумолимый закон «исторического отбора».

«Булгарин в свое время был знаменитейшим писателем. А что мы о нем сегодня знаем? Разве только то, что Пушкин его не жаловал, – грустно повторял раз за разом Филатов. – Но это все-таки дела давно минувших дней. А вот спроси у нынешних молодых, кто такой Шукшин, – многие не ведают. Да что Шукшин! Гагарина не знают. Начнут вас уверять, будто первым в космосе был американский астронавт… Конечно, не мы одни такие. В Англии опросили школьников насчет Шекспира. И он оказался известным парламентским деятелем и даже генералом Второй мировой войны. Но все же у нас сейчас мы сталкиваемся с беспамятством беспрецедентным…»

Позже Леонида друзья стали отговаривать, говорить, что вот, мол, ты и заболел, потому что передача у тебя такая, что вообще это вредно для здоровья – шастать по могилам. Ведь это как купаться в мертвой воде. Особенно его напугала фраза Ницше, что, когда долго всматриваешься в пропасть, пропасть начинает вглядываться в тебя.

Но все равно он не остановился. Продолжал делать свои авторские передачи. Хотя даже Нина была категорически против, считая, что «они отнимают у Лени здоровье. Он страшно переживает. Все пропускает через себя, как будто каждая передача – о близком друге, вчера ушедшем».

Хотя Филатов соглашался, что охранительная функция, уводящая человека подальше во времени от пережитых трагедий, несчастий, потерь родных, конечно же, нужна. Но в то же время был убежден, что «не случайно в человеческом обиходе есть и такое словосочетание: вечная память. Нельзя диктовать: помните это, а вот это забудьте. Душа протестует, когда забывают вещи, которые нельзя забывать, людей, которых нельзя не помнить». По всем меркам, грех это великий.

Его на съемки порой даже в инвалидной коляске возили – самостоятельно передвигаться не мог. Когда он все-таки появлялся в студии, вся атмосфера мгновенно менялась. Это было просто какое-то чудо, вспоминала журналистка Ксения Ларина. Он всех помнил по именам. Гримеров, старших помощников, младших помощников, третьих режиссеров. И для каждого у него подготовлена своя шутка, кого ущипнет, того погладит, третьему даст подзатыльник, четвертому анекдот расскажет… А человеку физически тяжело и разговаривать, не говоря уже о том, что еще затрачиваться на какое-то общение. Но он себе это позволял.

Последние программы, рассказывала художественный руководитель передачи «Чтобы помнили…» Ирина Химушина, «мы записывали… этим летом (2003 год. – Ю. С.), он чувствовал себя очень неважно, хотя он это не показывал никогда. И мы иногда приезжали и говорили: Боже мой, Леня плохо выглядит. Камера его так любила, он всегда был такой красивый…»

К сожалению, Ирина и остальные те самые «пять-семь сумасшедших» создателей программы ошибались. Зрители видели: что-то не так происходит с их нежно любимым автором и ведущим…

«Если бы я не появлялся на экране, я бы, конечно, предпочел никому не сообщать о своей болезни, – говорил Леонид Алексеевич. – Но программа выходила, а разговариваю я еле-еле… Пошли письма: он что, с бодуна? Сначала я хотел уйти из передачи, настолько глупо и невозможно было мое там появление, но телегруппа предпочитала меня не отпускать. Говорили, что невозможно поменять ведущего, ведь другое лицо – это другая интонация. А какая может быть интонация, если я слов не выговариваю?.. Было время, когда я не мог не то что встать, а просто сидеть, меня снимали на больничной койке…»

Тогда на выручку пришел режиссер Александр Адабашьян и предложил другу: давай я сниму о тебе передачу и всё всем объясню. Филатов согласился, и вышла передача под названием «…И не кончается строка». Нет-нет, как мог сопротивлялся Леонид Алексеевич, я отнюдь не так патологически честолюбив, чтобы сниматься в полумертвом состоянии. Тогда я умирал, это было совершенно очевидно. Лечащий врач санатория, где я лежал, сказала: через пять дней он умрет, я бы не хотела, чтобы это случилось здесь. Меня увезли. А сейчас мне неудобно перед этим доктором: я-то выжил. Неловко (sic! – Ю. С.) получилось…»

В какой-то степени поддерживал его даже «черный юмор». Однажды Леониду Алексеевичу пересказали анекдот от его старого знакомого, однокурсника Александра Кайдановского. Дескать, в Доме кино тот мрачно пошутил: «Звонил Филатов. Предлагает сняться в передаче о Толе Солоницыне. У него случился инсульт, а у меня недавно был инфаркт. Получается, что два полутрупа снимают фильм о полном трупе…»

Смешно, не правда ли, смешно?..

А вскоре Леониду Алексеевичу пришлось делать свою скорбную передачу уже об ушедшем в мир иной Александре Кайдановском.