Если в наше время успехи на поприще естественных наук встречают всеобщую и радостную признательность, тогда как наша наука обращает на себя так мало внимания и значение ее вызывает столь сильное сомнение именно в тех кругах общества, для которых ей следовало бы служить основой практической деятельности, то причина этого не должна вызывать недоумения со стороны людей беспристрастных. Еще ни одна эпоха не ставила хозяйственных интересов выше, еще никогда потребность в научном основании хозяйственной деятельности не была так развита и не чувствовалась так глубоко; еще никогда практические деятели не обладали таким умением пользоваться успехами науки на всех поприщах человеческой деятельности. Поэтому тот факт, что практические деятели, не заботясь о развитии, достигнутом нашей наукой, прибегают в своей хозяйственной деятельности к собственному опыту, объясняется не легкомыслием или неспособностью их, точно так же, как и не высокомерным отказом от более глубокого понимания тех фактов и отношений, которые определяют успех их деятельности, понимания, доставляемого им истинной наукой.

Причина этого бросающегося в глаза равнодушия заключается не в чем ином, как в настоящем положении самой науки, в бесплодности делавшихся до сих пор попыток постичь ее эмпирические основания.

Поэтому уже в каждой новой попытке в данном направлении, как бы ни были слабы те силы, с которыми она предпринимается, заключается ее оправдание. Стремиться к исследованию основ нашей науки значит посвятить свои силы разрешению задачи, стоящей в тесном соотношении с благосостоянием человечества, значит служить общественному интересу, имеющему необыкновенно большое значение, и вступить на такой путь, на котором даже ошибка может отчасти считаться заслугой.

Для того чтобы такого рода предприятие не встретило справедливого недоверия со стороны специалистов, мы должны, с одной стороны, не преминуть уделить должное внимание всем течениям, по которым шел до сих пор творческий дух в сфере нашей науки, а с другой стороны, не должны побояться с полной самостоятельностью суждения подойти к критике не только взглядов наших предшественников, но даже и тех научных воззрений, которые до сих пор считались прочно установившимися основами науки. Не сделав первого, мы добровольно лишили бы себя всей суммы данных, собранных на пути к той же цели столь многими замечательными мыслителями всех народов и времен; не исполнив второго условия, мы уже с самого начала должны были бы отрешиться от всякой надежды на более глубокую реформу основ нашей науки. Мы избегаем и одной, и другой опасности, принимая в свое духовное обладание взгляды наших предшественников, но нигде не отступая перед поверкой последних, перед апелляцией от научных мнений к опыту, от человеческой мысли — к природе вещей.

На такой почве стоим мы. В последующем изложении мы старались свести сложные явления человеческого хозяйства к их простейшим элементам, еще доступным точному наблюдению, приложить к последним соответствующую их природе меру и с установлением ее снова показать, как сложные хозяйственные явления закономерно развиваются из своих элементов.

Это тот метод исследования, который, будучи применен в естественных науках, привел к столь значительному результату, что по недоразумению стал называться естественно-научным, тогда как он является общим для всех наук, основанных на опыте, и правильнее должен быть назван эмпирическим. Последнее различие важно потому, что каждый метод получает свой характер от сущности той области знания, в которой он применяется, почему и нельзя говорить просто о естественно-научном направлении в нашей науке.

Делавшиеся до сих пор попытки перенести особенности естественно-научного метода исследования в область науки о народном хозяйстве приводили поэтому лишь к весьма грубым методологическим ошибкам и к пустой игре внешними аналогиями между явлениями народного хозяйства и явлениями природы.

«Многие описывают с большим суесловием и безрассудством внешние подобия и сходства явления и к тому же еще допускают измышления», [Novum Organ. II, 27] — говорит Бэкон о таких исследователях; это слова, которые еще сегодня, правда, лишь по какому-то странному совпадению, применимы именно к тем исследователям нашей науки, которые, при всяком случае, называют себя учениками Бэкона, совершенно извращая в то же время сущность его метода.

Если в оправдание таких стремлений приводится то, что задачей нашего времени является установление связи между всеми науками и единства их высших принципов, то даже тогда мы оставили бы под сомнением, призвано ли наше время разрешить эту проблему. Нам кажется, что исследователи различных отраслей науки никогда не должны упускать из внимания этой общей цели своих стремлений под страхом ущерба для науки; приступить к успешному разрешению задачи можно будет все же только тогда, когда будут исследованы самым тщательным образом отдельные отрасли и будут найдены им свойственные законы.

К каким результатам привел нас вышеуказанный метод исследования и удалось ли нам благодаря достигнутому при его помощи успеху показать, что явления хозяйственной жизни подлежат строгим законам подобно явлениям природы, — судить об этом теперь дело наших читателей. Нам хотелось бы лишь оградить себя от нападок тех, которые отрицают закономерность народнохозяйственных явлений, ссылаясь на свободу воли людей, так как этим самым отрицается вообще наука о народном хозяйстве как точная дисциплина.

Становится ли и при каких условиях вещь для меня полезной, становится ли и при каких условиях она благом, становится ли и при каких условиях благом хозяйственным, имеет ли и при каких условиях она для меня ценность и как велика мера этой ценности, когда и при каких условиях произойдет экономический обмен благ между двумя хозяйствующими субъектами и каковы границы, в пределах которых при этом последует образование цен, и т. д. — все это так же не зависит от моей воли, как закон химии от воли химика-практика. Приведенный выше взгляд покоится, следовательно, на легко обнаруживаемой ошибке касательно истинной сферы нашей науки. Теоретическая наука о народном хозяйстве занимается не преподанием практических советов для хозяйственного поведения, а установлением условий, при которых люди проявляют предусмотрительную деятельность, направленную на удовлетворение своих потребностей.

Из этого видно, что теоретическая наука о народном хозяйстве не находится в ином отношении к практической деятельности хозяйствующих людей, чем химия, например, к деятельности химика-практика, и ссылка на свободу человеческой воли может иметь значение как возражение против полной закономерности хозяйственного поведения, но никак не против закономерности явлений, совершенно независимых от человеческой воли и обусловливающих собой результат хозяйственной деятельности. Но ведь именно эти-то явления и составляют предмет нашей науки.

Особенное внимание мы уделили исследованию причинной связи между хозяйственными явлениями, касающимися продуктов, и соответственными элементами производства не только для установления теории цены, соответствующей природе явлений и обнимающей все явления цены (вместе с прибылью на капитал, заработной платой и доходом с земли) с единой точки зрения, но и в силу важных выводов, которые мы благодаря этому получаем относительно некоторых других хозяйственных фактов, совершенно до сих пор не поддававшихся пониманию. Это именно та область нашей науки, в которой закономерность явлений хозяйственной жизни выступает наиболее рельефно.

Особенное удовольствие доставило нам то обстоятельство, что обработанная нами здесь область, охватывающая все наиболее общие учения нашей науки, в немалой доле представляет собой результат новейшего развития немецкой политической экономии и предлагаемый здесь опыт реформы основ нашей науки последовал поэтому на почве предварительных работ, созданных почти исключительно немецким трудолюбием.