Все явления подчинены закону причины и следствия. Этот великий принцип не имеет исключения, и было бы напрасно искать в пределах, доступных нашему опыту, чего-либо ему противоречащего. Прогрессирующее развитие человечества не обнаруживает тенденции поколебать этот принцип, а, напротив, стремится утвердить его, все более расширить познание области его применения, и, таким образом, непоколебимое и возрастающее признание его связано с человеческим прогрессом.

Точно так же наша собственная личность и всякое ее состояние являются членами этой великой мировой связи, и переход нашей личности из одного состояния в другое, от него отличное, немыслим иначе, как только под действием закона причинности. Поэтому когда человек переходит из состояния ощущения потребности в состояние удовлетворения ее, должны быть налицо достаточные для того причины, т. е. или действующие в нашем организме силы должны устранить наше неприятное состояние, или же на нас должны подействовать внешние предметы, способные по своей природе вызвать состояние, называемое нами удовлетворением наших потребностей.

Те предметы, которые обладают способностью быть поставленными в причинную связь с удовлетворением человеческих потребностей, мы называем полезностями; поскольку же мы познаем эту причинную связь и в то же время обладаем властью действительно применить данные предметы к удовлетворению наших потребностей, мы называем их благами [Аристотель (Политика I, 3) называет средства к жизни и благосостоянию людей благами. Господство этической точки зрения, с которой в древности смотрели на жизненные отношения, проявляется, между прочим, во взглядах большинства древних писателей на сущность полезности и благ; точно так же во взглядах средневековых писателей проявляется господство религиозной точки зрения. «Полезно только то, что благоприятствует вечной жизни человека», — говорит Амвросий, а Томаззин, принадлежащий по своим воззрениям к средним векам, пишет в своем «Traite de negoce» в 1967 г. (р. 22): «Даже полезность измеряется с точки зрения вечной жизни». Из новых писателей Форбонне определяет блага (biens) так: «Имущества, не приносящие годового дохода, как, например, ценные движимости, плоды, предназначенные для потребления» (Principes economiques, 1767. Chap. I. P. 174 ed. Daire), противопоставляя им в то же время «richesses» (блага, которые дают доход) точно так же, как это делает Дюпон, но в другом смысле (Physiokratie, P. CXVIII). Употребление слова «благо» в смысле современной науки встречается уже у Ле Тросне (De 1'interet social, 1777. Ch. I. § 1), который потребностям противопоставляет средства для их удовлетворения и эти последние называет благами (biens). (Ср. также: Necker. Legislation et commerce des grains, 1775. Part. I. Ch. IV). Сэй (Cours d'economie politique, 1828. I. P. 132) называет благами (biens) «средства, которые мы имеем для удовлетворения наших потребностей». Направление, по которому пошло в Германию учение о благе, видно из следующего; понятие «блага» определяют: Зоден (Nationa-Okonomie, 1805, I. § 43) как «предметы потребления»; Якоб (Grundsatze der Nationalokon., 1806. § 23) как «все, что служит для удовлетворения человеческих потребностей»; Хуфеланд (Neue Grundlegung der Staatswiss. 1807. I. § 1), как «всякое средство для достижения человеком цели». Шторх (Cours d'economie polit., 1815. I. Р. 56) говорит: «Приговор, произносимый нашим суждением насчет полезности предметов… делает их благами». Основываясь на его определении, говорит затем Фульда (Kammeral-Wissenschaften 1816. S. 2, ed. 1820): «Благо — всякая вещь, которую человек признает как средство для удовлетворения своих потребностей» (ср., однако, уже Hurfeland. Op. cit. I. § 5). Рошер (System. I. § 1) говорит: «Все то, что признано годным для удовлетворения истинной человеческой потребности»] .

Для того чтобы предмет стал благом, или, другими словами, для того чтобы он приобрел характер блага (Guterqualitat), необходимо совпадение следующих четырех условий:

1) человеческой потребности;

2) свойств предмета, делающих его годным быть поставленным в причинную связь с удовлетворением этой потребности;

3) познания человеком этой причинной связи;

4) возможности распоряжаться предметом таким образом, чтобы действительно употреблять его для удовлетворения этой потребности.

Предмет только тогда становится благом, когда совпадают эти четыре условия, но если отсутствует хотя бы одно из них, то предмет никогда не может стать благом.

Если бы даже предмет уже обладал характером блага, то как только отпало хотя бы одно из этих четырех условий, он утратил бы характер блага [из предыдущего ясно, что характер благ не есть нечто присущее благам, не есть их свойство, но представляется нам просто как отношение, в котором находятся некоторые предметы к человеку и с исчезновением которого они, разумеется, тотчас перестают быть благами].

Следовательно, предмет теряет характер блага, во-первых, когда изменение в сфере потребностей человека имеет следствием то, что нет потребности, к удовлетворению которой предмет был бы пригоден.

Во-вторых, такое же следствие наступит во всех тех случаях, где благодаря переменам в свойствах предмета теряется годность последнего быть поставленным в причинную связь с удовлетворением человеческих потребностей.

В-третьих, предмет теряет характер блага в силу того, что исчезает познание причинной связи между ним и удовлетворением человеческих потребностей.

Наконец, в-четвертых, благо теряет свой характер как таковое, когда исчезает возможность распоряжаться им, а именно когда люди не только не могут непосредственно употреблять предмет для удовлетворения своих потребностей, но и не имеют в своем обладании средств для того, чтобы опять подчинить его своей власти.

Особого рода явление можно наблюдать везде, где предметы, которые не могут быть поставлены ни в какую причинную связь с удовлетворением человеческих потребностей, признаются тем не менее людьми за блага. Такого рода явление наступает тогда, когда предметам ошибочно приписываются свойства, а вследствие этого и действия, им в действительности не присущие, или же ошибочно предполагаются потребности, которых на самом деле нет. В обоих случаях нашему суждению подлежат предметы, которые хотя и не в действительности, а лишь во мнении людей, но все же находятся в том именно отношении, которое создает характер благ. К предметам первого рода принадлежат большинство украшений, амулеты, большая часть лекарств, применяемых у народов, стоящих на низкой ступени культуры, даже еще в настоящее время, волшебные жезлы, любовные зелья и т. п.; все эти вещи в действительности не годны для удовлетворения тех человеческих потребностей, которым они предназначены служить. К предметам второго рода относятся лекарства от несуществующих в действительности болезней, утварь, статуи, постройки и т. д., служащие языческим народам для идолопоклонства, орудия пыток и т. п. Такие предметы, которым приписывается характер благ только благодаря воображаемым их свойствам или благодаря