Они уселись за длинный стол, и миссис Мейтленд подала им темно-розовую холодную говядину, маленькие свежие помидорчики, зеленый салат и внушительное количество пикулей домашнего приготовления. Все угощенье было предельно простым и вкусным.

Допивая компот из ревеня, Элен посмотрела на Дарси и сказала:

– Мне очень понравилось.

Оба они понимали, что она имеет в виду не только обед. Элен ощутила какую-то перемену в их отношениях, от того, что она оказалась у него дома, это было совсем не то, что встречаться в других местах, но Элен и дома у Дарси чувствовала себя уютно.

Он откинулся на высокую спинку стула. Поскольку Дарси сидел против света, падавшего из окна, расположенного в глубокой нише, Элен не видела его лица, а слышала только голос, и в этом голосе прозвучало нечто большее, чем обычная вежливость.

– Я рад, Элен.

«Осторожней! – предупредила себя Элен, но тут же спохватилась. – А почему, собственно говоря, осторожней? Ведь Дарси – мой друг, теперь уже близкий, надежный друг».

Дарси провел Элен по ферме, освещенной короткими лучами послеполуденного солнца. Каменные постройки располагались позади господского дома. Элен увидела высокие разноцветные амбары с островерхими крышами, длинные навесы, под которыми блестела желтая и красная сельскохозяйственная техника, чистые загоны для скота, выкрашенные белой краской перила и усердно трудившихся работников, которые уважительно, с явной симпатией поздоровались с Дарси. Даже несведущей в подобных делах Элен было понятно, что Дарси управляет поместьем умело и с любовью.

Зайдя за угол, они заметили мужчину в грязных резиновых сапогах, он садился в «ленд ровер». Дарси горячо пожал ему руку и представил его Элен:

– Тим Оукшот. Лучший ветеринар во всей округе.

Элен стояла чуть поодаль, слушая, как мужчины озабоченно обсуждают болезнь какой-то овцы, забавно думая: до чего же они похожи! Ей вспомнилось, что сначала в бильярдной Монткалма она приняла Дарси за ветеринара.

– Я очень часто вижусь с Тимом, – сказал ей Дарси, когда они помахали на прощанье вслед отъезжавшему «ленд роверу». – Наверное, чаще, чем с кем-либо еще. Кроме вас, конечно, – и он искоса посмотрел на нее, взгляд его был странным, немного вызывающим.

После экскурсии по ферме они пили чай в гостиной, небольшой, темной холостяцкой комнате, которая вдобавок служила Дарси рабочим кабинетом. В углу стоял старинный письменный стол, на котором были аккуратно сложены стопкой бумаги.

Наконец, ранним вечером, Дарси провел Элен к выходу из дома, и они подошли к навесу, под которым он оставил свою машину. Ферма, казалось, опустела. Элен решила, что рабочие, вероятно, живут в поселке Мер и разошлись по своим домам песочного цвета.

Было очень тихо.

Дарси открыл перед ней дверь автомобиля. Вдалеке, за двумя полями, слышались крики грачей, летавших над высокими вязами.

Дарси наклонил голову и поцеловал Элен. Его губы были ласковыми, а кожа мягкой. Сзади к воротнику свитера прилипла маленькая желтая соломинка. Подняв глаза, Элен увидела, что волосы Дарси на солнце точно так же отливают золотом, как и волосы Оливера. Ее вдруг пронзила боль утраты и тоска, они захлестнули ее неожиданно и от этого особенно яростно, Элен чуть не скорчилась от боли.

Но затем боль прошла так же внезапно, как и появилась. Ведь ее целовал не Оливер, а Дарси, они стояли под навесом у каменной стены, солнце освещало желтый лишайник, покрывавший кое-где камень, в воздухе пахло дымом костра…

Дарси оторвался от ее губ.

– Элен! – тихонько прошептал он, и в его голосе зазвучала мольба. – Вы… не сердитесь на меня?

И тут Элен отчетливо разглядела его простое добродушное лицо, бесцветные волосы, падавшие ему на глаза… Теперь в них не было ни малейшего сходства с волосами Оливера.

Ей показалось, что она стоит на распутье, выбирая дорогу. Их окружали тишина и покой. Разве она могла рассердиться на Дарси за то, что он поцеловал се? Он ведь нравился ей, и она хотела быть с ним именно потому, что он никого ей не напоминал. Напоминал ей человека, которого вообще не существовало…

– Нет, – сказала она еле слышно, Дарси пришлось даже наклониться к ней поближе. – Я не сержусь.

И тут же нырнула в машину, чтобы не видеть радости, засквозившей в его глазах.