Она бросила косой взгляд на Антошу, который как раз в то мгновение проходил мимо них к крыльцу усадьбы, неся под мышкой пустой таз.

– Простите, – внезапно сказала Амалия. – Я отлучусь на минуту, мне надо отдать кое-какие распоряжения по хозяйству.

Она встала из-за стола, который по случаю великолепной погоды установили в саду возле сиреневых кустов, и подошла к молодому человеку.

– Что с сюртуком? – без обиняков спросила она.

Антоша кивнул своей морковной головой.

– Я его замочил, а потом постирал, – объявил он. – Пришлось несколько раз воду менять.

– Метка видна? – нетерпеливо спросила Амалия, которую не интересовали ненужные подробности.

– Три буквы, – вздохнул Антон. – Но она не наша.

– Покажи, – потребовала Амалия и вслед за рыжим прошествовала к веревкам на заднем дворе, на которых сушилось белье.

– Вот, – доложил Антон, отворачивая мокрый, тяжелый от воды борт и показывая очищенную метку. – Первая буква на нашу «Р» похожа, но не нашенская.

– Да уж, – буркнула Амалия. – Первая буква F, за ней… черт, стерто… то ли три, то ли четыре буквы… И в конце «er». Фидлер? Феррер? – Она покачала головой. – Если бы хоть счет из чемодана сохранился целиком, можно было бы установить гостиницу и город, мы тогда знали бы, с чего начать, а тут… Похоже, тупик.

– Может, когда высохнет, что-нибудь прояснится? – с надеждой предположил Антоша. – Или буквы станут виднее…

– Может быть, – без особого энтузиазма сказала Амалия.

– А вы меня с собой возьмете? – внезапно спросил юноша.

– Ты о чем?

Антоша пару раз моргнул и почесал нос.

– Ну, как же… Вы же хотите лес осматривать, искать тело Натальи Георгиевны? Я могу вам помочь. Вам же люди нужны?

Амалия мрачно посмотрела на него.

– Что, уже все слышал? – спросила она сердито.

– Ага, – подтвердил Антоша. – Да уже и в городе все знают, что она не с гусаром сбежала, а пропала… – Он заметил, как Амалия переменилась в лице, и даже попятился. – Это не я! Просто у Дмитрия Матвеича, когда выпьет в трактире, язык развязывается… А я ни слова, ни полслова! Клянусь вам!

Он еще что-то горячо говорил, убеждая Амалию в своей невиновности, но тут на заднем дворе показалась запыхавшаяся раскрасневшаяся Лизавета.

– Госпожа баронесса, там судебный следователь приехал…

«Так, начинается…» – бухнул противный внутренний голос в голове Амалии. Она махнула рукой, отпуская горничную, и пошла обратно в сад.

При ее появлении Максим Алексеевич Чечевицын поднялся с места. Амалия заметила, что он уже успел разложить на столе бумаги из своего портфеля. Севастьянов смотрел куда-то в сторону, и выражение его лица можно было назвать каким угодно, только не дружелюбным.

– Должен вас предупредить, сударыня, – объявил Максим Алексеич, когда с приветствиями было покончено, – я нахожусь здесь в качестве официального лица, которое ведет расследование убийства Любови Осиповны Нарышкиной, урожденной Бехметьевой, и все ваши показания по делу будут должным образом занесены в протокол.

Он был настолько серьезен, что у Амалии возникло желание рассмеяться – только для того, чтобы посмотреть на его реакцию. Тем не менее она сказала с подобающим случаю видом:

– Боюсь, я слишком мало знала убитую, чтобы мои показания могли представлять интерес для следствия. Почему бы вам не обратиться к тем, кто был знаком с ней лучше, чем я?

Прежде чем ответить, Максим Алексеевич выдержал паузу.

– Конечно, Любовь Осиповну знали многие в Д., – признал он наконец. – Но, согласитесь, не все имели с ней тяжбу из-за наследства.

– Сколько мне известно, – проговорила Амалия тяжелым голосом, – никакой тяжбы пока нет. А если вы намекаете на то, что я обманным образом пробралась в сад к Пенковским и задушила Любовь Осиповну, после чего зачем-то бросила ее тело в фонтан, вам лучше оставить службу и начать сочинять романы. Только в романах женщины, знаете ли, обладают столь недюжинной силой.

И она с торжеством посмотрела на Чечевицына. Антоша, который пришел следом за ней, притаился за кустами сирени, боясь дохнуть.

– Полагаю, – медовым голосом возразил Максим Алексеич, – вам не следует учить меня моему делу, сударыня. Конечно же, физически вы не могли убить несчастную, но вот ваш слуга Дмитрий…

– А что с моим слугой? – спросила Амалия, но под ложечкой у нее противно екнуло.

– Вы так неожиданно назначили его управляющим… – продолжал следователь, безмятежно глядя на нее сквозь очки.

– Только на время моего отсутствия, – отрезала Амалия. – Вы станете указывать мне, что делать с лю- дьми, которые мне служат?

– Конечно же, нет, госпожа баронесса, но странно, что у Саввы Аркадьича он был всего лишь лакеем и кучером, а у вас сразу же вознесся до управляющего. Или, может быть, он оказал вам какие-то особые услуги?

У Антоши руки сами собой сжались в кулаки, но тут до него – надо признаться, весьма кстати – донесся сочный баритон Севастьянова.

– Амалия Константиновна, – очень кротко спросил акцизный в отставке, – что мне будет, если я его выставлю отсюда?

– По-моему, подобное называется покушением на должностную особу, состоящую при исполнении, – ответила Амалия. – Полно вам, Степан Александрович, не связывайтесь с ним. Ясно же: у него ничего нет, поэтому он и ведет себя таким образом.

– Боюсь, – ласково ввернул Чечевицын, – я вынужден занести ваши слова в протокол. Особенно угрозу физического насилия.

В ответ Севастьянов схватил его чернильницу и целиком вылил ее на чистый лист, который Максим Алексеич приготовился заполнять.

– Вот тебе протокол! – рявкнул Степан Александрович. И, словно такого поступка было мало, с силой стукнул кулаком по столу, отчего ваза с цветами, стоявшая на нем, подпрыгнула и завалилась набок, причем вода из нее выплеснулась на следовательский портфель.

Чечевицын медленно поднялся с места.

– Это… это возмутительно… – пробормотал он. – Я… я буду вынужден принять меры…

– Какие еще меры, уважаемый? – холодно спросила Амалия. – И я, и Степан Александрович сами, своими глазами видели, как вы случайно опрокинули чернильницу на свои бумаги. Кто ж виноват, что вы немножечко неловки?

Максим Алексеич поглядел на ее невозмутимое лицо, на красного от злости Севастьянова и решил, что в данной ситуации он и в самом деле ничего не докажет. Поэтому он сел и с отвращением скомкал испорченный лист, испачкав себе руки.

– Я вынужден попросить у вас чернил, сударыня, – сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал естественно.

Но, к его удивлению, Амалия покачала головой.

– Не держим, – объявила она.

– Что, у вас в доме нет чернил? – растерялся следователь.

– Ни капли, – вздохнула Амалия. – И вообще грамотность – ужасный предрассудок. Ведь правда, дядюшка? – обратилась она к Казимиру, который только что спустился в сад.

– Да! Конечно же! – с энтузиазмом подтвердил сначала дядюшка, а потом на всякий случай осведомился: – А что ты спросила?

От наглости маленького человечка у следователя перехватило дыхание. Впрочем, все тут