энергичными мерами, хотя церкви сно­ва были возвращены Кунцевичу, однако неповино­вение ему православного народа не прекращалось, а вместе с этим усилились и гонения Кунцевича. Напрасно лица, стоявшие у власти и видевшие, ка­кой вред наносится Польскому государству безум­ными действиями Кунцевича, старались умерить его ревность, — ничто не могло удержать фанатизма Кунцевича. 6 февраля 1621 г. канцлер Лев Сапега писал к униатскому митрополиту Рутскому: «Не один я, но и другие весьма осуждают то, что ксендз владыка Полоцкий слишком жестоко начал посту­пать в делах веры и очень надоел и омерзел народу как в Полоцке, так и везде. Давно я предостерегал его, просил и увещевал, чтобы он так жестоко не действовал; но он, имея свои соображения, более упрямые, нежели основательные, не хотел слушать наших советов. Дай Бог, чтобы последствия его рас­поряжений и суровых действий не повредили Речи Посполитой. Ради Бога прошу Вашу милость, вра­зумите его, чтобы он прекратил и оставил такую суровость в этих делах и скорее уступил могилевцам добровольно их церкви, не дожидаясь того, что­бы они сами и без просьбы отобрали их у него... По­жалуйста, Ваша милость, держи его на вожжах». Не остался к этому письму глух митрополит Рутский и в том же тоне наставлял Кунцевича, однако последний не оставлял своих безумств. Не помог­ли и послания к Кунцевичу Льва Сапеги, вознена­видевшего унию из-за смут по всему государству и писавшего к нему увещательные письма — удер­жаться от чинимых им жестокостей. В одном из таких писем Сапега напоминал Кунцевичу, что насилие в делах веры противно Евангелию, против­но учению Церкви Христовой, не имеет оправдания в примере ни одного святого отца, противно граж­данским законам Польши, гибельно для нее и по именному повелению короля запрещено. Кунцевич не внял здравому голосу государственного мужа и ответил на это письмо, что спасение неверных через унию выше всего, даже выше государственных интересов, и посему он не отступит от своих пресле­ дований. И он, действительно, сдержал свое слово. Православные храмы в Полоцке, Витебске, Орше, Могилеве и других местах были закрыты, но народ пока терпел, ибо не считал себя вправе отстаивать силой свои церкви, так как они находились под патронатством короля, составляли как бы государствен­ную собственность и отнимались у него именем ко­роля. Но нельзя было оставаться вовсе без церквей, в силу чего православные стали устраивать за городом шалаши, в которых и отправляли богослужения. Так, в 1623 г. православными жителями г. Витебска были устроены на краю города два шалаша, в которых они собирались по ночам доя молитвы, и оттуда неслись их грозные вопли против гонителя их веры. Но Кунцевич не оставлял их в покое и здесь, занимаясь до­носами, будто там составляются мятежные сходки. В особенности он злобно был настроен против жите­лей г. Витебска, упорно противившихся унии, и ре­шил во что бы то ни стало утвердить ее там. Он знал враждебные настроения против него жителей этого города и угрожающую ему от них опасность, но, как фанатик, потерявший здравый рассудок, не только не старался избежать ее, но, возмечтав о мученичестве, как бы сам напрашивался на смерть, являясь там, где она могла угрожать ему. Три раза уже подвергался он покушениям на его жизнь: в Могилеве, Полоцке, Мстиславле, — но не боялся смерти. И в домашних беседах, и в письмах к знатным лицам, и даже в про­ поведях с церковной кафедры он возвещал, что схиз­матики хотят его убить, но что он охотно положит свою душу за папу и святую унию. В конце октября 1623 г. Кунцевич отправился в Витебск. Туда он прибыл не с любовью и кротостью христианского пастыря, а с правами епископа, поддерживаемого гражданской властью, и, не обращая внимания на волнение народа, своими действиями только раз­дражал его страсти и наталкивал на убийство. Вско­ре представился для убийства и случай. 12 ноября 1623 г., в 8 часов утра, Кунцевич возвращался в свой дом из Пречистенской церкви после заутрени. В это время мимо дома проходил православный священ­ник совершать в шалаше за городом службу, так как был воскресный день. Протодиакон Кунцевича со слугами схватили его и увлекли в архиерейскую кухню. Спутник священника поднял крик, и тот­час же на всех церквах города и городской ратуше раздался набат, что послужило призывом к восста­нию. Отовсюду стали сбегаться толпы разъяренного народа, и с яростным воплем народ ворвался во владычний дом, стал избивать Кунцевича и наконец уда­ром топора в голову умертвил его. Но дело на этом еще не кончилось. Исступленная чернь позволила себе всякие бесчинства и надругания над телом Кун­цевича. Сорвав с него одежду и обнажив тело, на ко­тором осталась лишь одна власяница, вытащили тело на площадь и всячески издевались над ним: садились на него, клали убитую собаку, волочили по улицам и, втащив на высокую гору над Двиной, столкнули с крутизны. Затем, наполнив власяницу его камня­ми, привязали к телу и, положив тело в лодку, вы­везли его по Двине за город и сбросили в Двину на самое глубокое место.

Сумасбродное желание фанатика исполнилось: он погиб из-за желания стяжать себе славу муче­ ника, — но глубоко ошибся. Его пастырские дей­ствия не носили в себе ничего христианского, и умерщвлен он был за те антихристианские меры насилия и жестокости, какие проявлял против православных для насаждения между ними унии. Своими вопиющими насилиями над совестью пра­вославных, противными законам христианской любви и кротости, он довел православных до край­него ожесточения, чем и натолкнул их совершить столь тягостное преступление. Смерть его не была смертью христианского мученика, а носила в себе нечто позорное, нечто похожее на самоубийство; она являлась не жертвой Богу, а жертвой безгра­ничному самолюбию, готовому на все, даже на смерть, лишь бы стяжать славу мученичества.

Как бы ни был жесток Кунцевич, но своеволие, бунт и такое злодеяние, как убийство, не могли быть оставлены без наказания, и король немедлен­но снарядил в Витебск судную комиссию, которая, прибыв на место, спешно в три дня разобрав дело, осудила 75 человек на смертную казнь, из которых более 50 успели на время скрыться. Убитый Кун­цевич не был тронут судом, суд даже не рассуждал о его виновности в этом деле, исходя из той точки зрения, что если оказать теперь православным ма­лейшее снисхождение и бросить тень на унию, ис­тория Кунцевича может повториться в очень мно­гих местах и погубить государство. Таким образом, витебское дело получило политическую окраску, и православные были наказаны свыше меры. Витебск был лишен магдебургского права и других преимуществ, дарованных королями его жителям; город был подчинен военному управлению; снят вечевой колокол — знак вольности; ратуша обраще­на в кабак; Пречистенская соборная церковь, при которой совершено было преступление, снесена, а на ее месте приказано было выстроить для униа­тов за счет граждан Витебска более обширную и величественную и на колокольне ее повесить боль­шой колокол, сплавленный из колоколов бывшей церкви и ратушного, с надписью о преступлении витебских граждан. Такая жестокая мера наказания привела православных в тяжелое уныние, а тем временем было пущено в ход все иезуитское искус­ство, чтобы окружить бездушного фанатика Кунцевича ореолом мученической славы. Тело его было вынуто из Двины и торжественно выставлено в со­борной церкви, а оттуда с еще большей торжествен­ностью отвезено в Полоцк и погребено в тамошней соборной церкви.

Стали составляться легенды, что когда его уби­ли и тело его лежало на площади, над ним остано­ вилось светлое сияние, и тот же свет, явившийся на Двине, указал место, куда было брошено тело Кунцевича. Рассказывали еще, что когда пришлось облачать вынутое из воды тело Кунцевича, то по­ бежавшие в церковь за ризами никак не могли от­переть сундук, в котором они лежали, и поэтому вынуждены были взять сундук с собой и нести к реке. Когда же несущие уронили сундук, из него выпали церковные сосуды и сами собой установи­лись на месте в том порядке, в каком обыкновенно расставляются на престоле. Оказалось, что по этому месту влачили тело убитого Кунцевича и что именно здесь осталась кровь его. В таком же духе распространялись и другие рассказы о свя­тости и чудесах Иоасафа Кунцевича, и православ­ные из боязни новых бед не осмеливались обли­чать их легендарность. Таким образом, с течением времени исподволь подводился прочный фунда­мент под дело канонизации мнимого мученика за веру, а, следовательно, и самой унии.

После убийства Кунцевича в Польше повсемест­но начались гонения на православных, не исклю­чая и Малороссии, и положение православных ста­ло невыносимым. Под влиянием этих гонений даже у православных появились мысли о соглашении православия с униатством. Хотели создать, между прочим, общего Патриарха. Митрополит Иов Борецкий и другие епископы допускали возможность только такого соглашения, при котором целость Православной Церкви не была бы нарушена. Для людей более практических такое соглашение каза­лось немыслимым, и они, взвесив свои выгоды, пе­реходили из православия в унию. Так поступили ректор киевской школы Кассьян Сакович и ученый монах Кирилл Транквиллион-Ставровецкий. Осо­бенно сильное впечатление произвело на православ­ных принятие унии епископом Мелетием Смотрицким. Это превращение Смотрицкого в униата увлекло в унию многих православных. Мелетий был связан узами дружбы и знакомства с очень многими людьми, был лучшим руководителем православного литовско-русского народа, и большое количество этого народа шло