Таким образом, праздник Всех святых становится, по сути, праздником Всех Мучеников. Мученик есть святой par excellence.

Нынешним христианам, несомненно, стоило бы задуматься над ценностью мученичества, поскольку уходящий век был по преимуществу веком мученическим. В течение двух межвоенных десятилетий за веру пострадало несравнимо больше христиан, чем за первые три века после Воскресения Христова. По сравнению с теми испытаниями, которые выпали на долю верующих в XX веке, взять хотя бы Советский Союз (1917–1988 гг.) и Эфиопию (1974–1991), римские гонения на раннюю Церковь кажутся довольно безобидными и даже гуманными.

Но кто такой мученик? Что превращает страдание из Разрушительной в созидательную силу? Что делает насильствунную смерть актом мученичества, жертву несправедливости — искупительной жертвой?

Ответ можно найти в опыте русской христианки Юлии де Бособр. Это случилось в Москве, в конце 20–х годов В тот день Юлия собирала продуктовую посылку для арестованного ГПУ мужа (передачи в тюрьме принимали раз в неделю). Ее душила безысходность. Страдание мужа, сотен других людей, собственное страдание — все это казалось бессмысленным и напрасным «К чему? Ради чего?» — спрашивала она себя. Она потерянно слонялась по комнатам и вдруг почувствовала за спиной как будто легкое веяние ветра и услышала, как сама писала потом, «неизреченные слова Другого». С этого момента в ее жизни забрезжил рассвет.

«Конечно, в твоих бедах нет никакой видимой пользы. Они только ломают тело и корежат душу. Но Я разделю с тобой всякое бремя, каким бы тяжким оно ни казалось. В испепеляющем огне страдания Я познаю весь ужас отвержения. Я познаю всю тяжесть твоей ноши, потому что разделю ее с тобой, но познаю ее глубже, чем ты. Я хочу ее разделить. Мне нужно ее познать. После Моего воплощения и твоего крещения другого пути у нас нет — если ты, конечно, согласна… «[ [212]]

Для нас здесь особенно важны две мысли — ценность добровольного принятия и сопричастность.

«Если ты, конечно, согласна… ' Христос, «протомученик» добровольно идет на смерть, и всякий мученик — alter Christus, «наследующий Христа», призван к тому же. Само по себе невинное страдание еще не делает человека мучеником; нужно, что бы он добровольно принял это страдание, даже если его не выбирал. Только «отвержение себя ' превращает невиннноубиенного страдальца в свидетеля. Ничто и никто не в силах возложить на нас крест, пока мы не возьмем его сами. Страдание становится созидательным, а смерть — жертвенной, только если их добровольно принимает тот, кому предстоит пострадать и умереть.

«Я разделю с тобой всякое бремя… ' — обещает Христос. Страдание становится созидательным, а смерть — жертвенной, только если мы осознаем, что Христос, Господь страдает с нами, и Его Божественным со–страданием мы делаемся способны страдать в других, с другими и ради других. «После Моего воплощения… ' В Вифлееме Христос вошел в человеческую жизнь во всей ее полноте, разделил ее с нами целиком и без остатка. В Гефсимании и на Голгофе Он целиком и без остатка разделил нашу смерть. Единожды взяв на себя наши «болезни» и печали, Он делит нашу отверженность, наше одиночество, несет наши бремена «После… твоего крещения другого пути у нас нет… '. Крещенный в смерть Христову, а значит, и в Его Воскресение, призван в единстве со Спасителем нести тяготы и скорби ближних. «Носите бремена друг друга… ' (Гал 6, 2).

Задумаемся над этими словами.

Первое, что отличает мученичество от убийства или злодеяния — это момент добровольного принятия. «Если ты, конечно, согласна… ' Здесь требуется согласие свободной, ничем не скованной воли. Мученичество — не просто страдание, но акт самоотвержения. Мученик отдает себя, и только так его смерть становится жертвенной, ибо «жертвовать» означает «освящать нечто, отдавая это Богу» то ли в смерти, то ли еще как–то иначе. Иными словами, мученик — тот, кто в «роковые минуты» отважится сказать: «Вот я» (Ис 6, 8). «Тогда Я сказал: «вот, иду, как в начале книги написано о Мне, исполнить волю твою, Боже» (Евр 7, 10). Настоящий мученик не «нарывается» на страдание, но и не кривит душой и не спасается бегством.

Убедительней всего это показал Сам Христос, «… жизнь Мою полагаю за овец, — говорит Он. — Никто не отнимает ее у Меня, но Я Сам отдаю ее» (Ин 10, 15, 18). Он был «послушным даже до смерти» (Фил 2, 8) — но Его никто не принуждал к послушанию. По словам Фомы Аквинского, «когда же Он соделал все, что определил Себе, тогда настал Его час — не по неизбежности, но по Его воле; не по стечению обстоятельств, а по Его всемогуществу»[ [213]]. На добровольный характер христовой смерти указывает, прежде всего, происходящее в Гефсиманском саду. Как пишет Паскаль, «в своих страстях Христос претерпевает муки от других; но в своем предсмертном томлении Он страдает от мук, которые берет на себя сам». [ [214]] Христос свободен — и в Своей свободе Он избирает и борение, и «смертельную» скорбь до кровавого пота. По человеческим меркам, Он вовсе не обязан идти на смерть; Он вполне мог бы убежать и скрыться. Но свободно, добровольно, хотя ценой неимоверных усилий, Он подчиняет Свою человеческую волю Божественной: «… не как Я хочу, а как Ты» (Мф 26, 39). Так свободный выбор, сделанный в одиночестве Гефсиманского сада, преобразует страдание в самоотвержение, а смерть — в искупительную жертву.

Подобный момент выбора обязательно присутствует во всех сюжетах о мучениках. Собственно, вокруг него строится пьеса Т.С. Элиота «Убийство в соборе». Вот четверо рыцарей приближаются к собору, но у Фомы Беккета все еще есть время бежать. «Владыко, они приближаются. Они вот–вот будут здесь, — предупреждают его священники. — Тебя убьют. Поспеши, владыко. ' Но архиепископ отказывается бежать: «Отоприте все двери! — приказывает он, — распахните врата!… Я отдаю жизнь… Я здесь… я готов пролить кровь»(курсив авт. — Прим. пер. )[ [215]]. Здесь явственно слышны отголоски Писания: «Ибо я уже становлюсь жертвою… ' (2 Тим 4, 6)[ [216]] Можно вспомнить много других примеров. Св. Поликарп Смирнский (+ ок. 155 г. ), который «мог бежать в другое место, но отказался, говоря: «Да свершится воля Господня»[ [217]]; новомученик Илия Барбер, убитый в Каламате в 1686 г. — он мог укрыться на Афоне, но предпочел вернуться туда, где его знали, чтобы искупить грех отступничества добровольной смертью[ [218]]; Вивиан Редлих, отказавшийся оставить свои обязанности в Новой Гвинее, хотя у него была возможность покинуть страну до вторжения японцев; наконец, Мать Мария (Скобцова), которая в пасхальную ночь 1945 года выдала себя за соузницу и пошла вместо нее в газовую камеру Равенсбрюка[ [219]]. Каждый из них мог бы сказать со Христом: «Никто не отнимает у меня жизнь, но я сам полагаю ее за братьев».

Тот же добровольный выбор требуется и в монашестве, которое в мирные времена, когда нет внешних гонений на Церковь, становится «субститутом» мученичества; недаром св. Петр