«Письма к Луцилию», 19, 11 (141, с.36)

Люди больше всего ненавидят тех, кому больше обязаны.

«Письма к Луцилию», 19, 11 (141, с.36)

Малая ссуда делает человека твоим должником, большая – врагом.

«Письма к Луцилию», 19, 11 (141, с.36)

(Благодеяния надо) не разбрасывать, а распределять. (...) Дело не в том, что ты дал, а в том, кому ты дал.

«Письма к Луцилию», 19, 12 (141, с.36–37)

Люди не знают, чего хотят, до того мига, пока не захотят чего-нибудь.

«Письма к Луцилию», 20, 6 (141, с.37)

Даже самый робкий предпочел бы один раз упасть, нежели все время висеть.

«Письма к Луцилию», 22, 3 (141, с.41)

Немногих удерживает рабство, большинство за свое рабство держится.

«Письма к Луцилию», 22, 11 (141, с.42)

Все заботятся не о том, правильно ли они живут, а о том, долго ли проживут; между тем жить правильно – это всем доступно, жить долго – никому.

«Письма к Луцилию», 22, 17 (141, с.42)

Все, чем тешится чернь, дает наслаждение слабое и поверхностное, всякая радость, если она приходит извне, лишена прочной основы.

«Письма к Луцилию», 23, 5 (141, с.43)

Плохо живут те, кто всегда начинает жизнь сначала. (...) Напрасно мы полагаем, будто таких людей мало: почти все таковы. А некоторые тогда и начинают жить, когда пора кончать. А (...) некоторые кончают жить, так и не начав.

«Письма к Луцилию», 23, 9, 11 (141, с.44)

Зачем сейчас портить себе жизнь страхом перед будущим? Глупо (...) чувствовать себя несчастным из-за того, что когда-нибудь станешь несчастным.

«Письма к Луцилию», 24, 1 (141, с.44)

Если ты хочешь избавиться от всякой тревоги, представь себе, что пугающее тебя случится непременно, и какова бы ни была беда, найди ей меру и взвесь свой страх. Тогда ты наверняка поймешь, что несчастье, которого ты боишься, или не так велико, или не так длительно.

«Письма к Луцилию», 24, 2 (141, с.44)

Поверь мне, (...) смерть настолько не страшна, что благодаря ей ничто не страшно.

«Письма к Луцилию», 24, 11 (141, с.46)

Надейся на справедливое решение, но будь готов к несправедливому.

«Письма к Луцилию», 24, 12 (141, с.46)

Отдели смятение от его причины, смотри на само дело – и ты убедишься, что в любом из них нет ничего страшного, кроме самого страха.

«Письма к Луцилию», 24, 12 (141, с.46)

Как водяные часы делает пустыми не последняя капля, а вся вытекшая раньше вода, так и последний час, в который мы перестаем существовать, не составляет смерти, а лишь завершает ее: в этот час мы пришли к ней – а шли мы долго. (...) «Смерть, уносящая нас, – лишь последняя смерть среди многих».

«Письма к Луцилию», 24, 20–21 (141, с.47)

Только люди бывают так неразумны и даже безумны, что некоторых заставляет умереть страх смерти.

«Письма к Луцилию», 24, 23 (141, с.47)

Мудрый и мужественный должен не убегать из жизни, а уходить. И прежде всего нужно избегать той страсти, которой охвачены столь многие, – сладострастной жажды смерти. Ибо помимо прочих душевных склонностей есть (...) еще и безотчетная склонность к смерти, и ей нередко поддаются люди благородные и сильные духом, но нередко также и ленивые и праздные. Первые презирают жизнь, вторым она в тягость.

«Письма к Луцилию», 24, 25 (141, с.47–48)

Все, в чем мы нуждаемся, или стоит дешево, или ничего не стоит.

«Письма к Луцилию», 25, 4 (141, с.48)

Гнет возраста чувствует только тело, а не душа, и состарились одни лишь пороки и то, что им способствует.

«Письма к Луцилию», 26, 2 (141, с.49)

«Размышляй о смерти!» – Кто говорит так, тот велит нам размышлять о свободе. Кто научился смерти, тот разучился быть рабом. Он выше всякой власти и уж наверное вне всякой власти.