Живи с людьми так, будто на тебя смотрит бог, говори с богом так, будто тебя слушают люди.

«Письма к Луцилию», 10, 5 (141, с.19)

Некоторых больше всего и надо опасаться, когда они покраснеют: тут-то их и покидает всякий стыд. Сулла был особенно жесток тогда, когда к лицу его приливала кровь.

«Письма к Луцилию», 11, 3 (141, с.20)

Нам нужен кто-нибудь, по чьему образцу складывался бы наш нрав. Ведь криво проведенную черту исправишь только по линейке.

«Письма к Луцилию», 11, 10 (141, с.21)

Плоды для нас вкуснее всего, когда они на исходе; дети красивей всего, когда кончается детство.

«Письма к Луцилию», 12, 4 (141, с.21)

Возраст самый приятный тот, что идет под уклон, но еще не катится в пропасть.

«Письма к Луцилию», 12, 5 (141, с.21)

Смерть (...) должна быть перед глазами и у старика, и у юноши – ведь вызывают нас не по возрастному списку.

«Письма к Луцилию», 12, 6 (141, с.21)

Нет стариков столь дряхлых, чтобы им зазорно было надеяться на лишний день.

«Письма к Луцилию», 12, 6 (141, с.21)

Каждый день нужно проводить так, словно он замыкает строй, завершает число дней нашей жизни. (...) Отправляясь ко сну, говорить весело и радостно: «Прожита жизнь, и пройден весь путь, что судьбой мне отмерен». А если бог подарит нам и завтрашний день, примем его с радостью.

«Письма к Луцилию», 12, 8 (141, с.22)

Поблагодарим бога за то, что никто не может навязать нам жизнь.

«Письма к Луцилию», 12, 10 (141, с.22)

Я не устану потчевать тебя Эпикуром, и пусть знают все, кто твердит его слова и ценит их не за то, что в них сказано, а за то, кем они сказаны: лучшее принадлежит всем.

«Письма к Луцилию», 12, 11 (141, с.22)

Воображение (...) доставляет нам больше страданий, чем действительность. (...) Многое мучит нас больше, чем нужно, многое – прежде, чем нужно.

«Письма к Луцилию», 13, 4 (141, с.23)

Вымышленное тревожит сильнее. Действительное имеет свою меру, а о том, что доходит неведомо откуда, пугливая душа вольна строить догадки.

«Письма к Луцилию», 13, 9 (141, с.24)

Если бояться всего, что может случиться, то незачем нам и жить.

«Письма к Луцилию», 13, 12 (141, с.24)

Беда глупости еще и в том, что она все время начинает жизнь сначала. (Со ссылкой на Эпикура, но, вероятно, это собственная формулировка Сенеки.)

«Письма к Луцилию», 13, 16 (141, с.25)

До чего противно легкомыслие тех, (...) кто перед кончиной начинает надеяться заново. (...) Что гнуснее старика, начинающего жизнь сначала?

«Письма к Луцилию», 13, 16–17 (141, с.25)

Многим пришлось бояться оттого, что их можно было бояться.

«Письма к Луцилию», 14, 10 (141, с.27)

Кто мудр, тот во всем смотрит на замысел, а не на исход. Начало в нашей власти; что выйдет, решать фортуне, над собой же я не признаю ее приговора.

«Письма к Луцилию», 14, 16 (141, с.27)

Мы не должны ни во всем уподобляться (...) толпе, ни во всем от нее отличаться. (...) Больше стойкости в том, чтобы оставаться трезвым, когда весь народ перепился до рвоты, больше умеренности в том, чтобы, не смешиваясь со всеми, не выделяться и не составлять исключения и делать то же самое, что все, но иначе.

«Письма к Луцилию», 18, 3–4 (141, с.33)

Чего ты дожидаешься? (...) Исполнения всех желаний? Такое время не наступит! (...) Такова цепь желаний: одно родит другое.

«Письма к Луцилию», 19, 6 (141, с.36)

Покуда ты будешь на все зариться, все будут зариться на тебя.

«Письма к Луцилию», 19, 7 (141, с.36)

Заблуждается тот, кто ищет друзей в сенях, а испытывает их за столом.