Это же ваша судьба, решающая минута вашей жизни. Берите деньги. Ну, подумайте хорошенько, Дорис. Ведь это ваша судьба решается, и такого случая больше не будет никогда, никогда, проживи вы хоть сто лет.
— Следовало бы запретить вам иметь при себе столько денег, — сказала Дорис. Она приподнялась и, перегнувшись через стол, стала засовывать деньги в боковой карман Генри.
Он сидел неподвижно, выпрямившись, глядя прямо перед собой и не видя Дорис. На одно мгновение ее волосы почти коснулись его лица. Они словно вплелись в его мысли, и он почувствовал их запах и запах ее духов и пудры, и ощутил ее дыхание.
— Вы должны были взять эти деньги, — устало сказал он тихим и грустным голосом.
Дорис опустилась на стул и расправила скатерть.
— А теперь, — сказала она, — извольте съесть что-нибудь — хороший кусочек мяса или еще что-нибудь вкусненькое, что вы любите.
Генри сидел и смотрел на Дорис. Он внезапно растерялся и не знал, что делать дальше. Он раздел себя догола. Ему хотелось спрятаться от самого себя и от Дорис, и он не знал, как это сделать. Мучительный стыд рассеял на мгновение хаос мыслей и чувств, клокотавших в нем. Он медленно опустил голову. Какой дрянной, дешевый спектакль разыграл он перед Дорис, пронеслось в его уме. Он медленно стал клониться вперед, опустив голову, словно падая; он склонялся все ниже и ниже, пока его голова не коснулась стола и не легла рядом с крекерами. Опять театральщина, подумал он, дешевый эффект. Больше он уже ничего не думал. Все мысли и чувства затонули в звоне и гуле, который стоял у него в голове.
Дорис немного подождала, потом положила руку ему на затылок, еще немного подождала и нагнулась к его уху.
— Вам нужно пойти домой и выспаться, — прошептала она и слегка встряхнула его.
Генри не шевельнулся. Он прислушивался к оглушительному звону и гулу своих мыслей.
Дорис вынула пудреницу, похлопала пуховкой по лицу и принялась тщательно подмазывать губы, украдкой посматривая на Генри. Он не двигался. Дыхание у него стало ровным, казалось, он спал. Дорис закурила папиросу и потянулась к недопитому Генри бокалу с коньяком. Ей хотелось попробовать, каков коньяк на вкус. Она еще никогда не была пьяной. Интересно, отдала бы она тоже все свои деньги, если бы была пьяна, все свои — пусть даже шальные — деньги? Дорис смочила губы в коньяке, вздрогнула и поспешно поставила бокал обратно.
Какой-то улыбающийся человек подошел к их столику. По-видимому, это был метрдотель.
— Вашему приятелю дурно? — спросил он.
Генри слышал его слова, но не мог пошевельнуться. Чувство крушения и распада понемногу проходило. Ему казалось, что если он побудет так еще минуту, то снова обретет себя и станет тем, чем был раньше. Раньше чего? Раньше, чем он встретился с Тэккером? Нет, еще раньше. Раньше, чем пошел в школу? Нет, нет, еще раньше. Раньше, чем попал в гостиницу отца? Нет, еще, еще раньше. Раньше, чем появился на свет? Да, вот, вот. Он станет тем, чем был раньше, чем его отец… нет, не отец, нет, нет… раньше, чем мир оплодотворил семя, которое должно было когда-нибудь стать им, и вылепил его, и вычеканил, и отметил печатью доллара!
— Вовсе нет, — ответила Дорис метрдотелю. — Ничего подобного. Нет, нет, не думаю. Ему просто захотелось немножко отдохнуть.
Ее слова достигли слуха Генри, и ему показалось, что они падают ему прямо в сердце. Откуда она знает? — спрашивал он себя. Как может она знать — глупенькая девочка, в сущности, впрочем, может быть, вовсе и не глупенькая, потому что, смотрите, смотрите, как она нутром чувствует правду.
— Если нужна наша помощь, — сказал метрдотель, — пожалуйста, мы вам доставим его домой.
Генри медленно выпрямился. Лицо его покраснело, а щека, которой он лежал на столе, была в белых полосах. На лбу виднелась небольшая ямка от вдавившегося в кожу крекера.
— Вот и молодцом, — сказал метрдотель. Он подхватил Генри под мышки, поставил на ноги и с минуту поддерживал его. — Ну вот и прекрасно, все в порядке. — Он обернулся к Дорис. — Это все коньяк. Я бы на вашем месте отучил его от этого. Стоит посидеть на такой диете с недельку, и поминай как звали.
Уилок высвободился из его объятий.
— Пошли отсюда, — сказал он Дорис. — Я знаю местечко получше.
— Я думаю, что вам пора отвезти меня домой, — сказала Дорис.
В зале было еще человек шесть посетителей. Все смотрели, как им подали счет и как они направились к двери. Их шаги были отчетливо слышны в тишине.
— Мне теперь совсем хорошо, — сказал Генри. — Я буду паинькой.
Генри шатало. Дорис поддерживала его. Ей казалось, что рука у него тонкая и легкая, как у мальчика. Словно сонный ребенок, он, спотыкаясь, брел рядом с ней. Дорис хотелось взять его на руки и уложить в постель.
Генри взял такси и повез Дорис домой. Она жила в многоэтажном меблированном доме, где лестница начиналась прямо от тротуара. Но когда они подъехали к дому, Генри не дал Дорис выйти из машины. Он положил ноги на откидное сиденье и загородил дверцу.
Тогда они поехали в парк. Занималась заря. Между черным небом и черной дорогой мрак начинал редеть. Звезды стали совсем белыми. Обочины дороги были темно-коричневые, а голые деревья казались зеленоватыми и хрупкими, и между их обнаженными ветвями просвечивал желтеющий воздух. Генри уснул, склонившись на плечо Дорис, и когда он проснулся, они уже снова подъезжали к ее дому. Генри казалось, что он спал очень долго. Дорис сама открыла дверцу машины и с решительным видом, смеясь, перешагнула через его ноги. Генри поднялся вслед за ней по лестнице и вошел в вестибюль.
— А вы зачем сюда попали, мистер? — спросила Дорис. Она уже вставила ключ в замок, но не повертывала его. — Куда это вы, собственно, направляетесь?
— Я думал, туда же, куда и вы.
Дорис засмеялась.
— Напрасно вы так думали, напрасно. Вы вообще слишком много думаете, даже для такого гадкого мальчика, как вы. Ну, скажите «спокойной ночи», ступайте домой и ложитесь спать.
— Не могу.
— Разве у вас нет дома?
— Нет. У меня ничего, ничего нет. Я не могу спать, когда вас нет рядом. Вот сейчас мне так сладко спалось, как еще никогда в жизни. Такой сладкий, сладкий сон — точно мед.
— Вот это мило! Говорить девушке, что ее общество нагоняет на вас сон!
— Да, да, я именно это и хотел сказать. Вы не знаете, как это хорошо, когда, наконец, можешь уснуть. — Дорис снова повернулась к двери.
— Не уходите, Дорис! — крикнул Генри. — Прошу вас!
— Мы можем пообедать сегодня вместе, если хотите, а то встретимся после спектакля.
— Нет, я не могу так долго ждать. Вы не понимаете, Дорис. — Он обнял ее. Нежно прижимая ладони к ее спине, приблизил свое лицо к ее лицу. — Позвольте мне остаться с вами, пожалуйста.
— Нет уж, прошу вас, мистер Уилок.
— Я не в том смысле, нет, не так — просто побыть подле вас. Пожалуйста, Дорис. — Его губы коснулись ее щеки. — Пожалуйста, пожалуйста, — шептал он.
Дорис отвела его руки.
— Идите домой, — сказала она мягко, — пока вы все не испортили. — Она взяла его руку и сжала ее. — Спокойной ночи, — сказала она задушевно и улыбнулась. — Спасибо за все, я замечательно провела вечер, просто чудесно.
Генри не выпускал ее руки. На секунду Дорис охватил страх — в лице Генри было столько муки и столько страстного желания уйти от этой муки. Дорис не знала, что он сейчас может сказать или сделать.
— Дорис! — крикнул Генри. — Можете вы исполнить мою просьбу? Сейчас, понимаете? Выходите за меня замуж. Только сейчас, сию минуту. Мы поедем на этом же такси в Гринвич или Эклтон и там поженимся.
— Вы сами не понимаете, что говорите. — Дорис высвободила руку. — Поезжайте домой и выспитесь, пока не натворили какой-нибудь беды.
— Я знаю, что говорю. За кого вы меня принимаете? Я говорю серьезно. Дорис, если вы сделаете это
