Вадим молча кивнул.
– Таких персон как Лесневский можно протолкнуть на любой государственный пост, несмотря на туманное прошлое и мутное настоящее. У нас это происходит сплошь и рядом, в любом месте, под любой крышей. В стране, где уголовники и антисемиты занимают места в парламентах, а прокуроры работают мальчиками по вызову, возможно все. Профессионалам остается работать.
Вадим оставался мрачным. Ему был неприятен этот разговор, но нужно было что-то говорить.
– Знаешь, товарищ, – сказал он, – именно благодаря таким не очень брезгливым профессионалам все это и происходит. Все это наших собственных рук дело…
Непоколебимый взгляд Нестерова померк. Консильери дрогнул. Очевидно, он понял, что ему больше нечего сказать, оставался последний аргумент:
– Речь идет о хорошей сумме денег.
– О хорошей сумме… Давайте тогда уж десять тысяч долларов.
Нестеров смутился.
– Десять?
– Да. Десять тысяч и гарантии того, что вы оставите меня в покое и уж тем более не будете давить на меня, угрожая близким мне людям.
– Их никто не тронет, – сказал Нестеров, но в голосе слышалась предательская неуверенность. – Их никто не тронет, если все пройдет нормально.
– А с чего вы взяли, что все получится?! Кто вас в этом убедил?
Нестеров развел руками.
– Выбора у нас нет, приходится брать на веру. Может быть, у Лесневского есть шансы пробиться и без твоей помощи, но они очень малы, несмотря на мои старания.
Вадим немного успокоился.
– Понятно. Слушай, ты сам-то откуда?
– Я москвич.
– А я местный. И я не хочу, чтобы мэром у нас был этот урка.
Нестеров вздохнул, взял свой кейс.
– Победит в любом случае урка. Собственно, других в вашем городе я пока не встречал… Итак, Вадим, десять тысяч долларов – последняя цена. После кампании я уезжаю домой. Если тебе станет противно жить здесь под его чутким руководством, позвони мне, и мы что-нибудь придумаем. Уверен, я найду тебе применение.
Вадим едва сдержал ухмылку. «Я найду тебе применение» – эту теплую и обнадеживающую фразу он слышал не впервые. Произносилась она с разными смысловыми оттенками и, как правило, ни к чему не обязывала. Пожалуй, единственным, кто действительно нашел применение, был Шестопалов.
«Глеб – хороший, Нестеров – плохой?».
– Десять тысяч, – повторил Андрей. – Половина авансом через час, вторая половина – после оглашения результатов выборов. На «Пилоте» уже все оплачено, осталось получить твою подпись.
Вадим вскрыл пакетик чая, опустил в чашку с кипятком. Потом спросил:
– Бумаги у тебя с собой?
– С собой. В типовом договоре оговорена другая сумма, значительно меньшая. Остальное ты получишь под расписку.
– Дай мне две минуты.
– Дам десять. Думай.
Нестеров не спеша направился к темно-синему «Опелю», стоявшему у края мощеной площадки под фонарным столбом. Из машины гремел «Ленинград», рядом стояли парни, стриженные под бобрик, и что-то бурно обсуждали. Вадим смотрел на них и думал, что технический персонал у команды Лесневского подобран соответствующий. Если он не захочет иметь дело с аккуратным и приятным на вид Нестеровым, то ему придется пообщаться с этими отморозками.
Вадим использовал отведенное ему время по назначению. Он жестом подозвал Нестерова. Тот направился к нему. Очень медленно. Нельзя сказать, что Вадиму стало его жалко, но неприязни к нему он не испытывал.
– Итак, твое решение? – спросил Нестеров, подсаживаясь за столик.
– Сначала ответь на мой вопрос: что будет, если Лесневский при всех моих стараниях этим летом не станет мэром?
Нестеров не отвел взгляд.
– Ты не получишь второй половины гонорара, мы просто расстанемся.
Вадим вынул из кармана шариковую ручку.
– Я тебе не верю.
– Ты не оригинален.
Андрей выложил бумаги.
Взволнованный папа устроился недалеко от ажурной ограды детского сада, под мохнатым деревом неизвестной ему породы. Здесь его никто не заметит, зато сам он сможет обозревать окрестности почти без ограничений. В «сектор обстрела» попало крыльцо здания, две площадки и скамейки возле центральной аллеи. На этих скамейках по утрам родители делали своим чадам последние напутствия, опаздывая на работу.
Детские площадки долго пустовали. Только после полдника первая группа детей высыпала на зеленую лужайку перед крыльцом, но слишком мелкие были детки, и Максимка наверняка находился в другой группе. Игорь уже начал бояться, что не узнает собственного сына. У него была фотокарточка, но в таком возрасте киндеры взрослеют и меняются слишком быстро, за три года он мог превратиться во что угодно.
Игорь закурил сигарету. Когда появилась вторая группа ребят, он бросил сигарету в кусты. Он нервничал, пожалуй, слишком сильно, сам удивляясь собственному возбуждению. Лариса обвиняла его в черствости, в отсутствии отцовских чувств, но ведь никуда они не девались, эти чувства. Вот они – в дрожащих пальцах, в поджилках спрятаны, просятся наружу, как будто их звали.
Черт побери, да что с ним происходит!
Максима во второй группе тоже не было, хотя ребята здесь были постарше. «А ты уверен, что его тут нет? – думал Игорь. – А он вообще в этом садике? Может, она его перевела в какое-нибудь другое место, у нее это быстро: шлеп-шлеп – и ты уже на задворках, как ненужная вещь».
Игорь собрался уже было закурить снова, но тут показалась новая партия. Впереди всех вышагивал…
О боже! Вот он!
Игорь стиснул пачку «Честерфилда» в руках, как какую-нибудь обертку из-под плитки шоколада, вместе с сигаретами, в лепешку.
– Симка, – пробормотал он, наблюдая за счастливым пацаном, спускающимся со ступенек под радостное гиканье сверстников. В руках у Максима был огромный пластмассовый автомат, а на голове болталась синяя бейсболка, повернутая козырьком назад. Слишком большая бейсболка. Неужели эти кретинки воспитательницы не могут ее подогнать по размеру!
Игорь бросил пачку сигарет под дерево. Он следил за каждым шагом своего сына, за его беготней по площадке, за возней в песочнице. Он даже не заметил, как возле него остановился человек – всего в двух шагах по другую сторону ствола.
Максим в компании двух приятелей, таких же маленьких и подвижных сорванцов, атаковал песочницу. Разворотив построенный там городок, захватчики ринулись на веранду, сметая на своем пути разбросанные игрушки. Дородная воспитательница пыталась было протестовать, но мальчишки ее не слушали.
«Да, засранец весь в меня!» – подумал Игорь.
Словно в подтверждение этой мысли Максим прицелился из автомата в воспитательницу и выпустил в нее воображаемую очередь. Наверняка сегодня он будет наказан мамой.
– Хороший мальчик, – раздалось справа. Игорь обернулся и тут же попытался спрятать блаженную улыбку. Рядом стоял коротко стриженый парень, вертящий на пальце автомобильный брелок с ключами. –
