подсказала мне, чтобы я не занимался ерундой. До сих пор я успел навешать людям лапши на уши столько, что хватило бы на целый макаронный завод. И здесь я тоже пошел закидывать шапкой, думал, что стоит мне только сказать пару слов, как все мы будем уже на пятом курсе с красными дипломами.
С одной стороны, я, наверно, должен благодарить судьбу за этот урок, но с другой стороны, слишком дорогой ценой я оплатил обучение. Пострадал не я. Хм, «пострадал»… не то слово.
(Здесь Вадим снова умолк, проверил пачку сигарет и, убедившись, что она пуста, вернулся к рассказу).
Декан мне не поверил. Я не знаю почему. То ли я не слишком убедительно врал, то ли не проникся самой идеей настолько, чтобы донести ее до другого человека. У меня до сих пор нет никаких мыслей по этому поводу. Суть в том, что декан послушал, покивал и сказал, что еще потерпит наше наплевательское отношение к учебе. Пару месяцев потерпит, а потом будет наказывать. Но он схитрил, выгнал нас через неделю, без лишних слов. Обоих!
Этот чертов профессор стал, пожалуй, первым человеком, которого я не смог «включить».
С Витькой мы переписывались полгода. Он жаловался, что ему плохо: «деды» бьют, офицеры на стройку гоняют, автомат два раза всего держал в руках, стрелять не научился, за что опять же получает от «дедов» за плохие показатели взвода. Писал, что вечерами с ужасом ждет «концертов по просьбам слушателей» – это когда старослужащие вылавливают молодых, владеющих инструментом, сажают к себе на кровать и гоняют по всему народному репертуару. Витька, как назло, не знал ни одной песни о «девчонке, которая ждет солдата, грызет подушку, а потом выходит замуж за студента-мажора. Витька пытался петь Майка Науменко и Башлачева, но такие выступления заканчивались в умывальнике над раковиной с кровью. Сами понимаете, каково ему приходилось.
Потом письма перестали приходить. Я сначала особо не переживал, потому что сам находился в такой же клоаке – ну, может, чуть получше – а потом мне мать написала, что Витьку привезли домой в цинке. Кому-то из пьяных в дюбель дедов» во время очередного концерта не понравилось башлачевское «Время колокольчиков», и он бросил табуретку. Помните армейские табуретки? Крепкие такие… Витьку хоронил весь наш квартал.
Он ко мне сейчас по ночам стал являться. Давно его не видел, а тут вдруг зачастил. Подходит молча и смотрит, как я на гитаре играю, пытается что-то сказать, губами шлепает, а звука нет, как будто кто-то шнур из гнезда выдернул. Просыпаюсь среди ночи.
Теперь я понял, как работает слово. Вернее, как оно стало работать. Почти девять лет я старался никому ничего не обещать. Спрятался, укрылся… работал грузчиком, экспедитором, продавцом, даже секретарем-референтом, на складе вот этом дурацком посидел... А потом вдруг подумал, что мне уже под тридцать и ни фига не происходит. Записал компакт-диск с приятелем. А потом встретил Ларису на лавочке в центре. Она плакала, и я подумал…
– А! – махнул рукой Вадим. – Какая, к черту, разница, что я подумал!
– Действительно, – вымолвил Кирилл, разделываясь с последней сигаретой. Больше никто не издал ни звука.
Все о чем-то думали. Глеб теребил чайную ложку, переводя затуманенный взор с вентилятора на улицу за окном, Лариса изучала свои туфли. Если Вадим и ждал какой-то реакции, то явно не такой.
– Чего притихли?
– Знаешь ли, – решил подать голос Кирилл, – один мой товарищ так долго переживал из-за мелочной ссоры с женщиной, что к сорока годам спился и умер под забором. Винишь себя?
– Да.
– А почему?
– Потому что… – начал Вадим, но споткнулся. У него никто никогда не спрашивал «почему», потому что спросить было некому. Стало быть, и ответа на этот вопрос он не знал. – У тебя есть другие варианты?
– Есть. – Кирилл снова вылез из-за тумбочки. – Дорогой мой, ты сделал свое «Время Луны» телефоном доверия, спасаешь людей от депрессии, наставляешь на путь истинный, и в большинстве случаев ты для них просто мессия. А в себе самом ты ориентируешься как в туалете без лампочки – ссышь мимо унитаза. Извини, Лариса…
Кирилл добродушно улыбнулся. В этот момент он походил на доброго кота Леопольда, вышедшего на пенсию – круглый, неповоротливый и мягкий, как пушистое одеяло.
– Мой вариант такой, – сказал он. – Мне искренне жаль, что так вышло, но ты не можешь брать ответственность за засухи в Гондурасе, за землетрясение в Армении и за выбор, который сделал твой друг. И здесь ни при чем ни твой дар, ни ваш декан, ни наша доблестная армия. Вопрос закрыт. Надо думать, что делать дальше. Вот что ты собираешься делать?
Вадим пожал плечами.
– Нестеров сказал, что нужно встретиться с Лесневским.
– Когда?
– Послезавтра.
Кирилл обернулся к хозяину кабинета.
– Глеб, у тебя что?
Шестопалов оставил в покое ложку, прокашлялся.
– По договоренности с Нестеровым через два дня у нас пойдут ролики «Лес-фарм». За оставшееся время надо их записать.
– Хорошо. Что дальше?
– Дальше – еще лучше, – сказал Вадим и поднялся с пола. – По контракту после встречи с Лесневским я должен подготовить тексты выступления для телевидения.
– Когда эфир?
– У них будет два вечера на «Неон-ТВ», в среду и пятницу, потом один вечер на областном. Получается, первый – через восемь дней.
– Понятно. – Кирилл сунул руки в карманы и начал раскачиваться на каблуках. В сложившейся ситуации кто-то должен был взять на себя бразды правления, и пока эта участь выпала ему.
– Значит, у нас есть восемь дней. Так, Вадик, встречайся с Лесневским, пиши ролики, готовь тексты. Не суетись и особого рвения не проявляй. Глеб, пойдем пошепчемся.
Шестопалов кивнул. Вдвоем с Кириллом они молча покинули кабинет, оставив молодых людей наедине.
Вадим смотрел на Ларису и ждал, что она скажет. Он боялся наткнуться на презрение. В конце концов, он так быстро внушил ей доверие, что это не могло остаться незамеченным. А уж теперь, после столь эффектного самодоноса, судьба могла снова повернуться к нему своей филейной частью.
Лариса, наконец, обратила на него внимание. Вадим взволновался, увидев ее игриво вскинутую бровь.
– А ты, оказывается, порядочный сукин сын, – сказала она.
– Какой есть.
– Значит, хочешь узнать, какого цвета трусики у Насти?
– Я и так знаю, они у нее из брюк выглядывают. – Вадим выдохнул, едва удерживаясь от бурного проявления эмоций. – Ларис, не сбегай от меня сейчас.
– А потом – можно?
– А потом ты не сможешь.
– Пустишь в ход свое обаяние?
Вадим опустил голову. Зря он сегодня разоткровенничался, напрасно притащил сюда Ларису. Все испортил собственноручно, болван!
– С тобой все честно. Я тебя люблю.
Он умолк. Больше ему нечего было сказать, да и не хотелось. Главное было сказано.
Лариса подошла к нему, положила руки на плечи.
– Взаимно… добрый волшебник.
