Варфоломей, которому оставалось рукой подать до верха, завис и обернулся на узника ямы:

— Ты как Бабу-ягу назвал? Вот я сейчас тебе! — Он гневно рассек когтями воздух.

Схватив кота за шкирку, я вытянула его наверх и укорила:

— Давай еще подерись.

— А чего он обзывается? — вздыбил шерсть тот.

— Эй,— окликнула я Кузьму.— Ты там цел?

— Благодарствую, не развалился,— буркнул он в ответ.

— А чего стонал так жалостливо?

— Мужчины не стонут,— оскорблено возразил мальчишка.

— Ну да,— не поверила я, оглядываясь по сторонам в поисках чего-нибудь вроде веревки.— Кто же тогда воздух сотрясал? дерево?

— Давай-давай, обзывайся,— огрызнулся Кузьма.

— Ты вообще хочешь, чтобы я тебя вытащила или как?

— Мне и тут хорошо.— Мальчишка демонстративно расселся на заваленной листьями земле. Яма была ловушкой для животного, замаскированной настилом, до того как в нее угодил Кузьма. Странно, какому охотнику пришло в голову устраивать западню в такой дремучей и мрачной части леса.

Не найдя ничего, похожего на веревку, и отбросив мысль о том, чтобы разорвать на тряпочки сарафан и связать веревку из них, я опустила в яму метлу. Да уж. Даже если Кузьма поднимет руку и подпрыгнет, до метлы ему не достать.

Я присела на корягу и задумалась. Как не хватает магии! В иные времена достаточно было бы щелкнуть пальцами, чтобы в руки свалилась прочная веревка, а то и сразу вере- ночная лесенка. Или я бы наколдовала батут на дне ловушки, и мальчишка кузнечиком выпрыгнул наверх. А что делать сейчас? Без магии, без веревки, без помощи рыцаря? А ведь будь рядом Ив, он придумал бы, как вызволить Кузьму и без чудес.

А что, если... Поднявшись, я попробовала вытащить корягу из земли. Пришлось попыхтеть — коряга оказалась тяжелой. Но все-таки удалось сдвинуть ее с места. Размеры ямы позволяли сбросить корягу вниз, не расплющив при этом Кузьму.

— Эй,— предупредила я.— А ну-ка вожмись в стеночку, я тебе ступеньку сброшу.

— Щас! — донеслось из-под земли.— И не подумаю!

Но стоило мне сдвинуть корягу к краю ямы, как Кузьма переменил свое мнение, и Варфоломей, руководивший операцией, дал знак: порядок, можно сбрасывать! Поднатужившись, я столкнула корягу в яму и с беспокойством наклонилась: цел ли узник? Кузьма отфыркивался от поднятой пыли, отряхивался от листьев. Коряга вонзилась в землю по диагонали в шаге от мальчишки и образовала наклонный мостик между дном и стенкой ямы. Удачно я ее сбросила!

Кузьма побегал вокруг коряги, потверже вбил ее в землю, укрепил и осторожно взгромоздился, проверяя на прочность.

— Порядок!

Мальчишка вскарабкался на высокий край, ухватился за спущенную метлу, и через пару минут, за которые я потеряла порядка 1000 калорий, операция по спасению была завершена. Пленник выбрался из ловушки.

Но радовались мы недолго. Земля содрогнулась, корни взрыли почву, взметнувшись плетьми, и совсем близко раздался нечеловеческий, леденящий душу стон.

— Это не я,— выдавил Кузьма, в испуге озираясь по сторонам.

Я похолодела. Это не Кузьма стонал, оказавшись в ловушке, не он звал нас на помощь. А нечто непонятное, обитающее в этой темной, как ночь, части леса, заманило нас в самую гущу чащобы.

Варфоломей испуганно зашипел и встопорщил шерсть, глядя куда-то вбок. Я обернулась и обомлела. Деревья, вырывая корни из земли, сбивались друг к дружке и, неуклюже двигая лапами-корнями, по-паучьи двигались к нам.

— Варфоломей, что это?

— Не знаю! — тревожно провыл кот.— Но лучше нам отсюда убираться.

— Поздно,— глухо сказал Кузьма за моей спиной.

Я обернулась и дрогнула. Отовсюду — сзади, с боков — на нас плотным забором, без единого зазора между стволами, наступали ожившие деревья. У самых близких к нам были видны дупла, похожие на раскрытые в плаче рты, и из них доносились эти безысходные, отчаянные стоны.

— Что вам нужно? — закричала я, и деревья неожиданно замерли, словно наткнулись на невидимую преграду. Но только на мгновение. А потом они расступились, и на полянку, переваливаясь на корнях, как осьминог, выполз пенек. Казалось, неумелый резчик по дереву пытался придать ему человеческий облик. И теперь на месте глаз зияли гнилые провалы, обструганный суток напоминал вздернутый нос, узкая щель рта была прорезана в коре словно кинжалом. По бокам, как антенны, торчали две поганки.

Мы, сбившись в кучу, молча разглядывали эту пародию на человека. Вдруг нос-сучок дернулся, будто принюхиваясь, а щель рта задвигалась, и из нее, словно монетки, которые бросают в игровой автомат, посыпались слова:

— Люди. Двое. Хорошо. Начнем!

— Что начнем? — На этот раз сдали нервы у Кузьмы, и его тонкий голос пилой разрезал сгустившийся воздух.

— Возрождение, возрождение, возрождение,— зашептали деревья на разные голоса. Были здесь и грозный мужской бас, и тоненький голос ребенка, и нежный девичий голос. И вот уже показалось, что кряжистый дуб когда-то был коренастым увальнем, побег ели — кучерявым мальчуганом, а гибкая ива — красавицей-невестой. В ветвях чудились руки, в листьях — локоны волос, в коре — контуры глаз и бровей.

— Возрождение,— изрек пенек и неуклюже двинулся к нам.

— Да кто вы такие? — выкрикнула я.

— Я-на,— промычал кот, путаясь у меня в ногах,— не хочу тебя пугать, но, кажется, это деревья- призраки.

— Брешешь,— побелев, выдохнул Кузьма.— Это все выдумки. Нет никаких призраков!

— Мы лю-уди! — провыл лес, качнув кроны окруживших нас деревьев.

Этот нечеловеческий вой ледяной клешней схватил сердце, и мне стало нечем дышать.

— да что же это,— растерянно причитал Кузьма, беспомощно озираясь по сторонам.— Не может быть, быть того не может.

— Варфоломей, что все это значит? — взвизгнула я, отшатнувшись от гибкой ветви-плети, полоснувшей меня по лицу.

— Говорят, что души людей, погибших в лесу, не нашли упокоения и стали деревьями в заколдованном лесу,— тревожно промяукал кот.— И если кто из людей попадет в этот лес, то живым уже не уйдет — превратится в дерево. А душа одного из деревьев-призраков возродится, и он вновь станет человеком и сможет вернуться в свой дом.

Теперь уже деревья были совсем близко, тянули к нам ветви, стремились прижаться листьями, ощупать, опутать, не дать уйти. Пенек медленно кружил вокруг нас, казалось, только он один сдерживает натиск деревьев. Но стоит ему дать команду, как они тут же сомкнут смертельные объятия, раздавят, сломают, выжмут из нас жизнь до последней капли крови.

— Кузьма! Я тряхнула осоловевшего мальчишку за плечи.— Мы им не сдадимся, слышишь!

В глазах паренька через край плескалось отчаяние: поняв, что преимущество в силе и числе на стороне деревьев, он сразу сдался и теперь ждал неотвратимой гибели.

— Кузьма! — рявкнула я и саданула его кулаком по лицу.

Боль и кровь привели мальчишку в чувство. Он мигом подобрался и бросился на меня.

— Вот и хорошо, вот и молодец! — Я увернулась от его кулаков.— А теперь оглянись и быстро соображай, как нам спастись. У тебя случайно нет с собой топора?

— Зачем это?

— Дурень! Деревья боятся топора и пилы. Мы бы их тут сейчас в щепки покрошили.

— У меня только нож.