— Да ладно тебе дуться-то! Расскажи лучше про невесту свою. Все дорогу скоротаем.

— Она самая красивая,— расцвел Кузьма, перечисляя достоинства своей зазнобы,— самая добрая, самая ласковая, самая ясноглазая.

— Такая завидная невеста — и еще не замужем? — удивилась я.— Или она еще из колыбели не выросла?

— Много ты понимаешь,— оскорбился он.— Сватаются-то к ней многие, да она всем отказывает.

— Разборчивая невеста, — понимающе кивнула я. — И что, только героя ждет?

Кузьма кивнул.

— Проезжал как-то через нашу деревню Чернослав. Фрося его увидела да и сказала, что за такого богатыря бы замуж пошла.

— А сам Чернослав что же? — усмехнулась я.

— Что Чернослав,— проворчал Кузьма.— Он, по обыкновению, на подвиги спешил — в Лихоборах как раз упырь объявился, ему не до жениховства было.

— А ты с тех пор решил, что путь к сердцу Фроси лежит через подвиги?

— Вот увидишь,— он убежденно тряхнул головой,— стану знаменитым на все Лукоморье, как Чернослав, и Фрося меня полюбит.

— Любят не за это, дурачок.

— Много ты понимаешь! — нахохлился Кузя.— Я, может, много чего умею. Со мной Фрося как за каменной стеной будет. Да я за нее, если надо, жизнь отдам!

Я глянула на раскрасневшегося мальчишку и поняла, что он не шутит. С него станется. Или расшибется, ища подвигов, или в горящую избу за своей Фросей войдет.

— Скоро там твоя деревня-то? — переводя дух от быстрой ходьбы, спросила я.

— К вечеру будем.

— К вечеру?! — простонала я.—А поближе деревни нету? Мне бы только коня достать.

Хотя и конем обзавестись — задача не из легких. На покупку коня для Ива пара золотых нашлась, а вот для нас — уже нет. Варфоломей перед отъездом наскреб по сусекам несколько медных монеток и, смущаясь, пояснил, что Бабу-ягу благодарят обычно продуктами, а не деньгами. Купить коня на наш капитал вряд ли получится. На то, чтобы легко заработать мешочек золотых магией, изгоняя какого-нибудь местного хороняку, как в Вессалии, тоже рассчитывать не приходилось. Неужели коня красть придется? Подумаю об этом, когда дойдем до деревни. Ох как некстати взбрыкнула ступа!

— Нету тут ничего,— отозвался Кузя.— Большие Бобры на отшибе стоят. До нашей деревни полдня пути. И это я тебя еще короткой дорогой веду, какую не всякий знает,— заметил он и тихонько добавил: — Оно и хорошо, что деревни далеко. Никто не прознает, куда коровы делись.

Солнце медленно двигалось к закату, мы наматывали версты по лесу, делая привалы то на живописной цветочной полянке, то у зарослей малины, то у чистого прохладного родника. Варфоломей, не привыкший к таким дальним походам, порядком устал. Мне то и дело приходилось брать кота на руки, чтобы тот немного передохнул и поберег лапы. Тогда он оживал и принимался сыпать смешными историями. Кузьма не отставал и рассказывал свои. А я предпочитала помалкивать, чтобы не сболтнуть лишнего. Хватит с меня и того, что Кузя считает меня дочкой Бабы-яги. Не хватало еще выдать, что я гостья из будущего.

В пути я не раз ловила на себе взгляды Кузьмы. Мальчишка как будто хотел что-то у меня спросить, да все не решался.

— Ну что? — не выдержала я.— Раскрыть тебе семейные тайны Бабы-яги?

Кузьма смутился.

— А я что? Я ничего.

— Нет уж, говори! Хватит в молчанку играть.

Он помялся и спросил:

— Ты же дочь Бабы-яги... Можешь узнать, что обо мне Фрося думает? Есть ли у меня надежда?

Я призадумалась. Ночевать все равно где-то придется. Если попадем в деревню к закату, не отправляться же в путь, на ночь глядя. Почему бы не остановиться на ночлег у этой Фроси? Хозяйка она, по словам Кузи, опрятная, трудолюбивая, готовит вкусно. А за ужином можно осторожно и расспросить, как ей кандидатура Кузьмы. Может, она уже влюблена без памяти и только и ждет, что он к ней посватается? А этот дурень сватов не засылает, все надеется подвиг совершить, бороду до пояса отрастить. Жалко мне его, ведь влипнет куда-нибудь! А что, поработаю-ка свахой, авось что и сложится. И Кузьме счастье, и мне радость, что малец под ногами путаться не будет.

— Ладно,— кивнула я.— Остановлюсь у Фроси на ночлег и все узнаю. Возьмет она меня с котом?

Кузьма просиял и закивал:

— Возьмет, она завсегда гостям рада.

— Но с одним условием! — добавила я.— О том, что я дочь Бабы-яги, молчок. Иначе пеняй на себя.

— Охота мне языком молоть,— с задетым видом проворчал Кузя.— Буду молчать как рыба.

— Вот и по рукам,— заключила я.

Спустя час мы спускались с заросшего полынью пригорка к небольшой деревеньке, за оградой которой паслось восемь угнанных у Соловья коров, две белых и шесть рыжих.

Сразу за оградой нам встретились две смешливые девчушки, чуть помладше Кузьмы, которые стрельнули глазками в сторону моего спутника, с любопытством оглядели меня и как будто не заметили кота. «Вот какие невесты-то подрастают»,— подумала я, украдкой взглянув на Кузьму. Но тот девчонок даже взглядом не удостоил, быстро шагал по улочке к дому своей возлюбленной. А я, едва поспевая за ним, с любопытством экскурсанта вертела головой.

Бревенчатые домики с любопытством выглядывали из-за некрашеных заборов и, казалось, провожали нас окошками-глазами. В них не было ничего сказочного: дома крепко вросли в землю, выпускали в небо дымок из печной трубы, и трудно было представить, чтобы они с кудахтаньем вскочили на куриные ножки и отправились гулять по лесу, как избушка Бабы-яги. Но мне теперь каждый домик представлялся живым существом, которое с радостью распахивает дверцу при виде вернувшихся хозяев, на ночь захлопывает веки-ставенки, а поутру раскрывает их, пробуждаясь с первыми солнечными лучами.

Дом в конце улицы, у калитки которого остановился Кузьма, был не таким. Вопреки уверениям Кузи, этот дом не ждал гостей. Он настороженно щурился мутными окошками и припадал на один бок, как дряхлый калека. На его крыше не вертелся любовно выточенный из дерева петушок, а из смотрящей вбок трубы не вился дымок. Из-под черепицы топорщилась солома, между бревен торчала пакля, делая дом похожим на выставившего иглы ежа. Я глянула себе под ноги, чтобы обменяться взглядами с Варфоломеем, но тот бросил меня и походкой завзятого ловеласа устремился за миниатюрной белой кошечкой, нырнувшей за забор. Следом, с трудом протиснув свое упитанное тельце между досками, скрылся из виду и Варфоломей.

Что ж, придется разбираться самой. Если бы не обещание, данное Кузьме, я бы не стала ждать, пока он взломает калитку, явно не желающую пускать нас во двор, а попросилась бы переночевать в любой другой из всех уютных домиков.

Калитка открылась со скрежетом, как будто собачья пасть клацнула. Я даже обернулась в поисках Барбоса, выскочившего из своей будки, но двор был пуст. Лишь в дальнем углу у забора сидела ворона и деловито копошилась в мусорной куче.

— Надо подмазать,— прокомментировал Кузьма душераздирающий скрежет и, словно оправдываясь за возлюбленную, добавил: — Мужика-то в доме нет. Фрося с бабкой живет. Где уж за всем хозяйством уследить!

Я с опаской покосилась на прогнившее местами крыльцо, ожидая увидеть хозяйку под стать дому — косую, косматую, в засаленном переднике и с недобрым прищуром. Но на крылечке показалась миловидная худенькая девушка в опрятном сарафане, которая тепло улыбнулась и махнула нам рукой.

— Здравствуй, Фрося! — расцвел Кузьма.— А я тебе гостью привел. В лесу встретил, заблудилась девица. Пустишь на ночлег до завтра?

— Отчего же не пустить? — тонюсеньким голоском дюймовочки проговорила Фрося.— С радостью.