— Медведи в ужасе улепетывают....

— Я тоже так могу.

— Рота солда... то есть войско витязей ложится....

— Я тоже так могу! — Соловей окончательно приуныл, но признаваться в том, что уступает в силе свиста неведомому противнику, не собирался.

— Реки из берегов выходят, в горах обвалы случаются, земля дрожит, целые деревни рушатся,— закончила картину апокалипсиса я.

Судя по убитому виду Соловья, тот спешно соображал, где бы затаиться, когда могучий потешник доберется до Лукоморья.

— А далеко он живет? — с опаской поинтересовался он.

Я наугад махнула рукой.

— В сапогах-скороходах — рукой подать.

Соловей совсем помрачнел и с недоверием процедил:

— Что-то я про такого не слышал никогда. Поди, брешешь!

— Может, и брешу! — не стала спорить я.— Только когда сойдешься с ним на кривой дорожке, передавай привет от Яны Самозвановой. Авось пощадит по старой дружбе.

Соловей взглянул на меня с невольным уважением, покачал головой.

— И не стыдно тебе? Друзья у тебя какие! А ты коров воруешь!

— Снова здорово! Нужны мне твои коровы! — Я возмутилась и подозрительно прищурилась.— Может, ты их сам продаешь потихоньку?

— Я?! — ахнул Соловей. Да так искренне, что версия о его причастности к делу таинственного исчезновения коров сразу отпала.

— Вот и мне обидно, — поспешила успокоить его я,— что на меня ни с того ни с сего напраслину возводят. А почему ты так уверен, что нор — человек, а не пронырливый волк?

Соловей глянул на меня, как на полоумную.

— Я ж не овец пасу! И не курятник стерегу. Какому волку по зубам целая корова?

Я в смущении отвела глаза. Действительно, чего взять с городской девочки.

— Ну а видел его, вора-то?

— Кабы я его видел, уж не упустил бы! — Он погрозил увесистым кулаком.

— Рада была поболтать, да пора прощаться.— Я нетерпеливо взмахнула метлой.— Мне к бабушке пора. Скажи, где Замышляевка, да и пойду я.

— Замышляевка, говоришь? — загоготал Соловей.— Да до нее еще день пути!

Ну ступа! Куда ж ты нас забросила-то, злодейка?

— А поблизости здесь что?

— Ближайшее село наше, Большие Бобры.

Я приуныла. Такого пункта назначения в нашем маршрутном листе не значилось. Я еще раз помянула ступу недобрым словом. Ладно, надо сперва с пастухом распрощаться, а уже потом с котом обсудить, что дальше делать.

— И куда это ты собралась? — Соловей недобро сощурился.— Неужели думаешь, я тебя живой отпущу после того, как ты супротив моего свисту выстояла?

Глядя в осоловевшие глаза разбойника, я с ужасом поняла, что он не шутит.

— А не боишься с ведьмой сразиться? — попыталась застращать его я.

— Мне теперь все равно житья не будет,— с мрачной решимостью сказал тот.— Или я тебя одолею, или ты всем разболтаешь, что Соловей-де уже никуда не годится.

— Возьмешь грех на душу? — воззвала к совести я.

— У меня за душой и не такие грехи имеются,— ощерился он. И сейчас в нем уже не осталось ничего от того сонного сердитого пастуха, который с гомоном гнал отбившуюся от стада корову, с горечью перечислял имена пропавших буренок и пытался уличить меня в их воровстве. Словно маска спала — черты лица хищно заострились, в глазах засверкал блеск стали. На месте бесхитростного крестьянина стоял жестокий разбойник. Я с содроганием поняла, что, когда Соловей уверял, будто бы ему по плечу снести крыши с жилищ и свистом убить волка, он не шутил.

— А как же новая жизнь, добропорядочный пастух? — поддела я, крепче перехватывая метлу и готовясь при первом удобном случае пустить ее в дело. Говорят, в руках шаолиньских монахов любое подручное средство становится мощным оружием, будь то простое ведро, игла или даже листок бумаги. А у меня целая метла имеется, авось не пропаду!

Соловей криво ухмыльнулся и быстрее молнии бросился ко мне. Сильные ладони схватили воздух — за мгновение до этого я успела отскочить в сторону. да еще и метлу ему под ноги подставила, так что он на землю свалился.

— Варфоломей, бежи-и-и-им! — заорала я, со всех сил припуская в сторону леса. Только бы до леса добраться, а там, надеюсь, Леший заступится: исхлещет разбойника еловыми ветками, запутает ноги дубовыми корнями, уведет ложной дорогой, а нас с котом спрячет.

Соловей, видя, что добыча улепетывает, засвистел.

Солнце опять закрыла туча, трава вжалась в землю, лес заволновался, застонал. Мне эти спецэффекты по барабану, лишь бы до леса добраться. Но Варфоломей.. Я обернулась на бегу и резко затормозила. Кот ковриком распластался по земле, прижал уши и жалобно мяукал. А позади него, стремительно сокращая расстояние между нами, бежал Соловей-разбойник. Схватить кота на руки и скрыться в лесу я уже не успею. Значит, будем драться!

Я крепче перехватила метлу и опустила глаза, стараясь не смотреть в перекошенное от злости лицо разбойника. Как раз вовремя, чтобы заметить, как напряженно сжались кулаки, как метнулась вверх рука. Хрясь! Сильный кулак рассек воздух в сантиметре от моей щеки. Бум! Я успела отклониться, отскочила Соловью за спину и что было сил вдарила черенком метлы по спине. Соловей охнул, согнулся пополам и рухнул на землю. Но только для того, чтобы поднять с земли тяжелый булыжник и развернуться ко мне. Я попятилась. Разбойник с ухмылкой поигрывал камнем. Варфоломей успел оклематься и задиристо выкрикивал:

— А ну врежь ему! Это мы еще поглядим, кто кого!

Соловья разговорчивость кота, казалось, совсем не удивила. Он надвигался на меня, как кот на мышь. То лениво делая шаг, то рывком срываясь с места и останавливаясь в шаге от меня. Игра его забавляла. Казалось, он засиделся в пастухах и теперь упивается каждым мгновением схватки, с наслаждением вспоминает свои разбойничьи навыки.

Бешеными зигзагами мы бороздили поле, каждый миг пытаясь подловить друг друга, застать врасплох, усыпить бдительность, сбить с ног. Каждая секунда стекала мне за шиворот холодным потом и разгоралась пожаром в лихорадочно блестящих желтых глазах Соловья. Они гипнотизировали, как глаза змеи, убеждали в моей беспомощности, призывали смириться с поражением, сдаться победителю. Поэтому я старалась смотреть не в змеиные глаза и не на звериный оскал, а на неопрятную щетину, на бородавку на щеке, на выпирающий кадык, на масляное пятно на несвежей рубахе, которые убеждали меня в том, что мой враг — живой человек, а не безжалостная машина для убийства.

Прыжок, попытка уйти в сторону, вздох облегчения — получилось. Метла замедляла скорость, сковывала движения, саднила ладони, впиваясь занозами, но выпустить ее было равносильно поражению. Так у меня есть хоть какое-то орудие в руках. Жаль, что я не шаолиньский монах. Уж ему-то достаточно было бы метлой раз взмахнуть, чтобы заставить врага в ужасе улепетывать прочь. А что, если попробовать?

В следующий раз, когда рука с камнем прошила воздух в сантиметре от моей головы, я пригнулась и, выставив метлу черенком, сильно ткнула Соловья в живот. Тот заголосил и согнулся пополам. Но только затем, чтобы усыпить мою бдительность и, стремительно выбросив руку, вырвать у меня метлу.

Я отпрыгнула назад, споткнулась о камень и навзничь упала на землю, сильно ударившись головой. В глазах потемнело и уже не рассвело — мгновение спустя надо мной склонилась косматая голова Соловья.

— Попалась, голубка! — присвистнул он и пришпилил меня метлой к земле, как коллекционер — бабочку.