— Только мало! — выкрикнул какой-то ненасытный зевака.

— Русалок давай! — потребовал какой-то парень, чем вызвал недовольный рев почтенных матерей семейства.

— Ишь охальник, чего удумал, на девок голых пялиться! — заохали кумушки. А их мужья, заметно оживившиеся при окрике паренька, вынуждены были прятать улыбки в кудлатые бороды и степенно кивать головой, внешне соглашаясь с позицией жен.

— Что ж,— Прищурилась Забава,— покажу вам тогда напоследок то, чего вы никогда в своей жизни не видывали.

Она щелкнула пальцами, и в блюдце вспыхнуло закатное солнце. Да так ярко, что многие с криком зажмурились, а когда отняли руки от глаз, то увидели верхушки деревьев, крыши домов; Синие ленты рек — Лукоморье с высоты птичьего полета. Мне такой вид был не в диковинку. При мысли о недавней Жесткой посадке, которую устроила нам строптивая ступа, я машинально потерла бок. А вот селяне восхищенно заохали и так и подались вперед, расталкивая друг друга локтями

— Гляди-ка, Это, никак, наше село!

— А вон Егоров дом!

— А вон наша изба!

— Маманя, Гляди, наша Буренка!

— Бабоньки, красота-то какая!

— И почему люди не летают, как птицы?

Изображение переместилось в сторону, побежали на экране поля, луга и деревни.

— Вот Неелово, — зашептались зрители, узнавая знакомые места.— А вон Костогрызово.

— А вон, кажись, Хвалево, у меня батя оттуда родом.

— Глядите, Удальцово! У нас там сват живет.

— Брешешь! Оно в другой стороне. Это ж Лиходеево!

— А вон Муходоево!

Изображение моргнуло, и местность изменилась. Лес рассекала широкая дорога, по которой двигались люди, а в стороне возвышался большой деревянный город, обнесенный высокой стеной.

— Златоград! — восхищенно выдохнули селяне.— Красота-то какая!

На блюдце сверкнули позолоченные башенки теремов, и я взволнованно подалась вперед. Что же там случилось в царском тереме, о чем не успела рассказать Агаша? И с чем придется столкнуться иду, когда завтра он прибудет в город?

Вдруг по земле забегали люди, на крепостную стену высыпали лучники, устремив в небо пики стрел. Изображение сделало лихой вираж, ушло в сторону от города и набрало скорость: леса, реки, озера, поля, деревни слились в один поток. Кто-то вскрикнул, у кого-то закружилась Голова, люди встревожено зароптали.

— Что же это такое?

— А теперь поглядите, чьими глазами вы смотрели на наше царство,— довольно ухмыльнулась Забава и сделала пасс рукой.

Изображение покачнулось, словно невидимая камера ушла в сторону, и блюдце отобразило трехглавого Змея Горыныча, кружащего над лесом и пышущего огнем.

Селяне потрясенно охнули.

— Жив, жив, Горилка! — охнула какая-то баба.

— А чего ему станется? — ответил ей мужской бас.

— Так Илья-богатырь еще по весне хвастался, что головы-то ему отрубил!

— Как отрубил, так и выросли,— хохотнул другой мужик.— Илья соврет, недорого возьмет.

Забава щелкнула пальцами и словно включила звук. Во дворик ворвался свист ветра, рассекаемого мощными кожистыми крыльями, и взволнованный гомон голосов:

— Р-разбойники! — грозно орал первый.— Сразу стрелять! Спалю!

— И ведь мы чего? — оскорблено вторил ему второй, тихий голос.— Мы ничего, просто мимо пролетали.

— Я лечу, словно легкое белое перышко, на двух крылышках у земли,— отвлеченно цитировал третий, звонкий голос.

— Спятил! — прикрикнул на него первый голос.— Зенки-то раскрой да на себя глянь. Какое перышко? Какое белое? Седина вон уже проклевывается, а ты все стихи шкандыбаешь. Тьфу, за что мне такое наказание?

— Седина в бороду, бес в ребро,— вставил свое слово второй голос.

— Я, может, образно выражаюсь! — обиженно возразил звонкий голос.— И бороды у меня нет.

— Правильно, нет. Иначе ты б ее давно спалил, дурила. Но ребро-то есть! — загоготал первый.— А ну, кто избушке Бабки-ежкиной стих писал и замуж звал?

— Так то ж по пьяни было! — засмущался третий голос.

— Зря отказался,— крякнул первый.— Представь только, какие б у нас детки пошли — летающие избушки с тремя крышами. Ха-ха-ха! — загоготал он.

— Хо-хо-хо,— вторил ему второй.

И вот уже люди во дворике заткнули уши от громоподобного хохота, который доносился из блюдечка.

Забава поспешила отключить звук, и тарелка показала Змея, который рухнул на холм и содрогался от смеха. Все так и прильнули к экрану, стремясь разглядеть Горыныча в подробностях. Заохали бабы:

— Вот же страшилище какое! Только гляньте, какие лапы!

— А крылья-то, крылья!

— А морды до чего отвратные!

И ничего не отвратные, не согласилась с ними я. Феликс, мой ручной дракончик, который в Вессалии остался, конечно, посимпатичнее будет. Но и Змей хорош: настоящий дракон, золотая чешуя искрится на закатном солнце.

— Урод! — выразила всеобщее мнение сельчан какая-то баба.

И тут Горыныч, словно что-то почуяв, замер, вытянул все три головы, и три пары глаз уставились на зрителей, как будто Змей и в самом деле всех видел.

— Ой, мамочки! — заголосила какая-то девчонка.

Горыныч облизнулся и дыхнул огнем прямо в центр блюдца. Зрители испуганно отхлынули в стороны, словно боясь, что на них прольется пламя. Кто-то из мужиков от удивления крепко выругался, кто-то из детишек заплакал. Все вскочили на ноги и заметались по двору, не обращая внимания на то, что изображение Горыныча уже исчезло, сменившись успокаивающим видом лесного озера.

Пока выдворили вон всех гостей, пока занесли в дом все подношения, пока помогли поварихе разместить припасы в погребе и кухонных сундуках, уже и ночь наступила. Няньки ушли спать наверх, а меня, как еще не успевшую заступить на службу, разместили на ночлег в каморке по соседству с поварихой. Каморка была нежилой и служила хранилищем вещей. Но мне нашлось неплохое местечко на скамье у стены. Заботливая Устинья притащила мне ворох тряпья, чтобы спалось мягче. Не перина, конечно, но и я не принцесса на горошине. Прежде чем лечь спать, я попросила у нее кружку парного молока и миску для Варфоломея. После массового телесеанса кот опять куда-то пропал, но на случай, когда он появится, я наполню миску.

Проснулась я от шумного чавканья.

— Варфоломей,— спросонок проворчала я, приподнимаясь на лавке,— вернулся, гуляка. Где тебя носило все это время?

Из темного угла, в котором я поставила блюдце, на меня смотрели округлившиеся желтые глаза.

— Так молочко для Варфоломея? — дрожа, прозвенел тоненький незнакомый голосок.— Прости, хозяйка, я все выпил.

— А ты кто такой будешь? — удивилась я, впотьмах шаря по деревянной стене в поисках выключателя. Заноза, которая вонзилась в ладонь, мигом привела меня в чувство и вернула в лукоморскую реальность, где вместо электричества — свечи да лучины.

— Я Клепа,— прошелестел незваный гость и подсказал: — Лучина на столике.