казалось, что ты лучше других, умнее, благороднее.

– Я изменился?

– Нет. Просто я только сейчас поняла, что ты не способен меняться. Ты всегда будешь таким, каким был тогда. Умным и сильным. Но упрямым и своенравным. Ты ведь все равно поедешь в этот проклятый замок и обязательно найдешь того, кто стрелял. И тебя не остановит никто в этом мире. Ни один человек. Есть такие люди, которых просто невозможно остановить…

– Разве это плохо?

– Для меня, наверно, да. Для остальных – не знаю. Может, и хорошо. Ты ощущаешь в себе эти силы – помогать другим.

– Если все так серьезно, я не поеду. Твое душевное равновесие для меня важнее всего остального в мире.

– Поедешь, – возразила она, – для меня тоже твое состояние важнее всего. И ты будешь чувствовать себя плохо, если сейчас не поедешь туда. Ты потом никогда себе этого не простишь. Я была не права. Поезжай.

– Теперь буду чувствовать себя подлецом по отношению к тебе. Оставил тебя одну в отеле волноваться.

– Ничего, – улыбнулась Джил, – в любом случае не подлецом. Я, кажется, впервые сорвалась. И знаешь почему? Мне не нравится, как они относятся к тебе. Слишком неуважительно. И поэтому я их так невзлюбила.

– Ты же сама говоришь, что они не любят друг друга, – напомнил Дронго, – почему они обязаны любить меня больше, чем самих себя? И вообще, не нужно так много говорить об этой семье. Знаешь, как сказал однажды Эйзенхауэр? «Не думайте ни минуты о людях, которые вам неприятны».

– И это говоришь ты? – изумилась она. – Ты, который приехал сюда, чтобы помочь этой семье.

– Я приехал установить истину, – возразил он, – и это тоже моя миссия. Извини, я должен ехать.

– Тогда пусть Эдгар поедет с тобой, – попросила она, – мне будет хотя бы спокойнее.

– Обязательно, – согласился Дронго, – так мы и сделаем.

Он поднял трубку, чтобы заказать такси, и затем перезвонил Вейдеманису. Эдгар понял все сразу. Он появился в их номере уже через несколько минут, готовый отправиться со своим другом в замок. Такси приехало почти сразу. Джил только кивнула на прощание, не сказав ни слова. Уже в салоне автомобиля Дронго рассказал своему напарнику о разговоре с адвокатом и неожиданном звонке Игоря Дегтярева.

– Почему стреляли именно в Халдарова? – не понимал Вейдеманис. – Он вообще не имеет пока никакого отношения к этой семье. Может, ошибка?

– Не знаю. Скоро все выясним. Только ошибка почти исключается. Кроме Игоря Дегтярева, там могли быть еще двое мужчин. Халдаров и Сумманен. Садовник высокого роста, и его трудно перепутать с гостем. Других мужчин в замке не должно быть.

– А если это полоумная старая хозяйка просто сошла с ума? – предположил Эдгар. – Сначала застрелила молодую женщину, которая приехала вместе с ее младшим сыном, а потом – друга своей дочери. Очень похоже, что она могла быть этим таинственным убийцей, и сын решил взять на себя вину матери.

– Такое возможно. Но она бы не согласилась. Никогда в жизни. Она и так готова признаться в том, что выбросила оружие, вытерев все отпечатки пальцев. Ты можешь представить себе любую мать, которая соглашается купить свою свободу ценой жизни своего сына? Я не могу. В каком бы неадекватном состоянии она ни была. Материнская любовь – чувство абсолютно иррациональное. Любовь родителей к детям – это единственная религия, где почти никогда не бывает атеистов.

– Наверно, ты прав, – задумался Эдгар, – моя мать тоже бы никогда не согласилась. И твоя тоже. Но тогда кто стрелял в Злату и кто сегодня выстрелил в Халдарова? А может, это разные люди? Если убийцей Златы был сам Нурали Халдаров, а теперь кто-то выстрелил в него, чтобы ему отомстить? Он ранен?

– Не знаю. Дегтярев успел сообщить, что стреляли в Халдарова. Он, по-моему, достаточно встревожен вторым выстрелом.

– Раньше нужно было тревожиться, – проворчал Эдгар, – и налаживать отношения в собственной семье. А сейчас уже поздно…

– В последнее время ты тоже становишься меланхоликом, – заметил Дронго.

– Ты сам говорил, что у нас вредная профессия, – напомнил Эдгар.

– Попрошу у их кухарки Дороти молока за вредность. Ты знаешь, ведь это именно она сообщила полиции о скандале между Виктором и Златой. Мне было очень интересно, кто это мог сделать и почему? У бывших советских людей иной менталитет. Никто бы не стал рассказывать об этом следователю. Тем более что там были в основном родственники Виктора.

– Я думал – Халдаров… – вставил Вейдеманис, – он слишком циничен. Для него нет ничего святого.

– Он бы тоже не стал особо откровенничать с полицией. Оказалось, что Дороти. Так все и должно быть. Я не удивлюсь, что она уже позвонила в полицию, чтобы сообщить о втором выстреле. И может оказаться, что мы опоздаем, когда приедем.

– Только этого не хватало, – в сердцах произнес Эдгар.

Когда они подъехали к зданию замка, было уже достаточно поздно. Смеркалось. Когда они вышли из салона автомобиля, к ним подбежал Игорь Дегтярев. Он был в расстегнутой рубашке, явно взволнованный.

– Идемте быстрее, – показал он в сторону дома, – у нас опять стреляли.

Они вошли в гостиную. Увидели сидевшего у дверей Сумманена. В руках у него была винтовка. Он поднялся при их появлении.

– Откуда у вас оружие? – строго спросил Дронго.

– Это я выдал ему винтовку, – пояснил Игорь, – я, честно говоря, испугался, что опять что-то случится. И приказал Сумманену дежурить у дверей.

– Вы сообщили в полицию о случившемся?

– Нет. Пока нет. Мы ждали вашего приезда. Мы не знаем, что нам делать.

– Кто в доме?

– Все. Все собрались в гостиной. Дороти на кухне. Остальные в гостиной. Моя мать, сестра, жена, наша дочь, племянник, сиделка. И сам Нурали Халдаров.

– Он ранен?

– Нет. Пуля его не задела.

– А может, в него вообще не стреляли?

– Стреляли, – выдохнул Игорь Дегтярев, – и чудом не попали. У него прострелен рукав пиджака. Можете сами убедиться.

Они вошли в гостиную. Ольга Игоревна находилась в своем кресле. Рядом на стуле сидела Лилия. У нее был такой недовольный вид, словно стреляли именно в нее. На диване расположились Дзидра с дочерью. В кресле сидел мрачный подросток, удивительно похожий на своего отца – Григория Лапесского. Такие же немного выпученные глаза, тонкие губы и густые брови. Около него стояла его мать, Валентина Лапесская. Она была в темном платье. Было заметно, как она волнуется, нервничает. Валентина была похожа и на своих братьев, и на свою мать. Такая же тонкокостная, с правильными чертами лица.

Халдаров сидел за столом и глупо улыбался, как человек, переживший второе рождение. Левая рука была перевязана чуть выше локтя. Рубашку он расстегнул и, похоже, даже немного наслаждался ролью едва не погибшего героя. Кивнув вошедшим, он развел руками:

– Вот видите, господин Дронго, что вы наделали. Мне не нужно было сюда приезжать. Я уже превратился здесь в мишень, в какую-то дичь, которую пытаются подстрелить…

– Добрый вечер, – вежливо поздоровался Дронго, обращаясь ко всем присутствующим. – Где ваш пиджак, господин Халдаров?

– Лежит рядом со мной, – показал Нурали, – можете сами убедиться. В меня стреляли и чуть не убили. Посмотрите…

Дронго подошел поближе, взял пиджак. На рукаве действительно был заметен оставшийся след. Пролетевшая пуля вырвала клочок материи и скользнула по коже потерпевшего. Кто-то уже успел перевязать Халдарова, хотя пуля только поцарапала его руку. Дронго вернул пиджак потерпевшему.