смущаясь, следил за тем, как меняется выржение его лица, и звонко продолжал, наслаждаясь действием своих речей:
В волнении перепутав порядок двустиший, кое-что забыв, Эгвальд все же добился главного: вся та сила, которую вложила в стихи Ингитора, полыхнула пламенем прямо в лицо ее врагу. Само ее пылкое сердце выкрикивало эти строки, и от волны горячей ненависти дом вдруг содрогнулся. Пламя в очаге пригнулось, словно на него плеснули водой, дикий отблеск задрожал на стене, и со стен с грохотом посыпалось оружие и щиты. Люди вскочили с мест, пытаясь увернуться, закричали ушибленные. Хирдманы бросились на Эгвальда и поспешили зажать ему рот.
А кюна Хёрдис вдруг расхохоталась, словно в жизни не слышала ничего забавнее. Ее звонкий хохот заглушил и голос Эгвальда, и возмущенные крики дружины; он звенел и рассыпался по гриднице, как железный перестук клинков. Никто не понимал причины такого веселья, но всем стало жутко от этого смеха.
– Замечательные стихи! – воскликнула наконец кюна Хёрдис. – Чем сжимать кулаки, конунг, мой сын, ты бы лучше спросил, кто сочинил их!
– Их сочинила Ингитора, дочь Скельвира хёвдинга из усадьбы Льюнгвэлир! – с мстительным задором ответил Эгвальд. – Ваше колдовство сковало мне руки, но мой язык сковать не удастся!
Торвард махнул рукой, приказывая увести Эгвальда, и отвернулся. В нем кипела какая-то черная, отвратительная лихорадка, словно в жилах вместо крови тек какой-то грязный, темный яд, и даже перед глазами потемнело. Сейчас он за себя не ручался.
– Ах, как я ошиблась! – воскликнула кюна Хёрдис, когда Эгвальд оказался за дверью. – Как ошиблась!
Она сжимала голову руками, раскачивалась, и в то же время в ее голосе звучало не меньше гордости, чем досады. Совершенная ошибка ужасала, но и восхищала ее своей значительностью: она была сродни оплошности Гуннара и Хегни, принявших коварное приглашение Атли, который задумал их погубить и погубил.
– Как ошиблась я, конунг, сын мой! – ответила она на непонимающий взгляд Торварда. – Не йомфру Вальборг, а деву-скальда я должна была приворожить к тебе!
– Будь проклята твоя ворожба! – в диком гневе закричал Торвард, вскакивая с места. – Я больше знать не хочу никакой ворожбы, понимаешь ты это!
До самого вечера Торвард конунг оставался почти таким же злым и несчастным, как в те дни, когда впервые услышал о «песнях позора». Теперь он знал, о чем шла речь. Строчки издевательского размера рунхента с их конечной рифмой застревали в памяти так, что их никак нельзя было выбросить, выковырнуть, и сидели занозами. Они оставляли какое-то особо мерзкое ощущение, как будто прямо по коже тебя гладят еловой лапой, обмакнутой в грязь. Они не просто позорили, они заражали лихорадочным омерзением, они были словно чесотка, которую хочется содрать с себя вместе с кожей! «Не злись, тогда слабее будет действовать!» – внушал ему Халльмунд, и Торвард старался следовать совету. Но сохранять спокойствие удавалось с большим трудом: он буквально кожей ощущал эти двустишия, прилипчивые, как твердые репейники конца лета; словно сухие грязные комочки с неровными острыми краями, засунутые прямо в душу, они саднили, кололи, царапали, щекотали… От стихов девы-скальда хотелось выть и беситься, но Торвард вспоминал то, что сказал ему когда-то Халльмунд и что ему в то время так помогло: она права, а он виноват. А если он не хочет быть виноватым, то сам должен взыскивать долг с мертвых колдунов Тролленхольма. О Каре Колдуне он не стал ничего говорить Эгвальду, потому что оправдываться и валить вину на другого в глазах Торварда служило признаком слабости: он принимал на себя вину перед дочерью Скельвира, но не собирался и спускать тем, кто виноват перед ним.
На другой день решали, что делать с пленными. Торвард конунг, понимая, что наживаться на такой победе было бы бесчестно, решил послать за выкупом:
– По эйриру серебром за человека, по марке за ярла, и две марки золота за Эгвальда. И пусть проваливают!
– Да за эти стихи, за такую-то наглость, его надо послать свиней пасти! – кричал Ормкель, и дружина поддерживала его одобрительным гулом.
– Я сказал! – оборвал всех Торвард и ударил кулаком по подлокотнику.
Удар был короткий и с виду не очень сильный, но по резному дереву с треском прошла трещина, и народ притих, поняв, что с виду
– А кто привезет тебе выкуп? – вкрадчиво спросила кюна Хёрдис, с которой ее рассерженный сын со вчерашнего дня не разговаривал.
Торвард пожал плечами:
– Мне все равно!
– А вот это напрасно! – с торжеством воскликнула кюна. – Может быть, не всегда твоя мать так права, как ей бы хотелось, но и недооценивать ее тоже не надо, конунг, сын мой! Это очень даже не все равно, кто повезет тебе выкуп! Помнишь, что обещала тебе руна Эваз! Свет ее горит над тобой все ярче! Сегодня мне вынулась руна Лагу, а это значит, что самая важная для тебя женщина входит в твою жизнь! Она вступает на ту тропу, на которой вы в конце концов встретитесь! Пусть выкуп за Эгвальда ярла привезет его сестра, йомфру Вальборг! Так мы сразу добьемся своей цели! И этот поход, задуманный для твоего поражения и позора, принесет тебе славу, победу и удачу! Помнишь, я обещала тебе? Дождливый вечер…
Кюна Хёрдис многозначительно посмотрела на сына, напоминая разговор полуторамесячной давности. Торвард нахмурился. От этой затеи он уже не ждал ничего хорошего, но ярлы и хирдманы, сперва удивленные этим предложением, одобрительно загудели:
– Очень даже хорошая мысль!
– Кюна мудро рассудила!
– Это будет очень почетно для нашего конунга, если выкуп привезет дочь Хеймира!
– А у них больше и некого послать! Хельги ярла нету дома, а сам Хеймир конунг никогда не выезжает из Слэттенланда. Это потому что у них считают, что народу не будет удачи, если конунга нет в стране. Не жену же свою он пошлет, она у него, говорят, глуповата. Вот и получится, что к нам приедет его дочка!
– А уж когда она к нам приедет, наш конунг себя покажет! – под общий одобрительный смех заметил Лейдольв ярл. – И она сама не захочет уезжать обратно!
Торвард с неохотой усмехнулся и отчасти расслабился. Если к нему приедет дочь Хеймира, это очень поднимет его честь в глазах всего Морского Пути. А она приедет, потому что Хеймир конунг не может бросить в плену младшего сына, который уже вполне может остаться и единственным. Вестей от Хельги ярла нет уже давно, и вполне может оказаться, что и самого его нет на свете.
А что до йомфру Вальборг… Торвард никогда ее не видел, но слышал, что она красива, умна и тверда духом. Как раз такие женщины ему нравились, и в душу против воли забиралась надежда, что, может быть…
– Ну что ж! – Торвард окинул взглядом своих людей. – Тебе, Ормкель Неспящий Глаз, в награду за доблесть, которую ты проявил в последней битве, я поручаю отправиться к Хеймиру конунгу и отвезти ему наши условия.
Радостно закричал Ормкель, дико завыл от досады Эйнар, а все остальные весело загомонили. Фьялленланд стоял на пороге новой славы.
Глава 8
Близилась Середина Лета, но Ингитора едва замечала, что самый веселый и светлый праздник года уже недалек. Мысли ее были совсем не веселы. В эти дни она часто выходила на Корабельный мыс и подолгу стояла там, глядя в море. Прямо в лицо ей дул плотный сильный ветер, несущий множество мелких холодных брызг, Ингитора зябла и обеими руками стягивала на груди длинный плащ из толстой зеленой
