Отсюда повсеместная распространенность масла в ка­честве жертвоприношения богам. Масло использовалось во всевозможных сожжениях и возлияниях, в виде по­мазания умирающих или омовения новорожденных. Во всех случаях оно символизировало жертвенность: вспомним Пурушу, его жертвенным маслом стала вес­на, он был расчленен, а затем сожжен на костре.

Масленица в современном ее пережитке представ­ляется веселым праздником с обязательными блинами и кострами, в которых сжигают человекоподобное чу­чело — символ уходящей зимы.

Древняя Масленица была преисполнена драматизма, что, впрочем, никак не исключало веселья. Коренным отличием была приуроченность ее (его!) к весеннему равноденствию и не столько к проводам зимы, сколько ко встрече весны.

Прошлогодние запасы к этому времени истощались, и с надеждой на первую зелень и выгон скота общин­ники в последний раз пировали. А заодно избавлялись от немощных едоков, примерно так же, как делали до недавнего времени народы Крайнего Севера или как это показано в японском фильме 'Легенда о Нарая­ме': старики добровольно удалялись в мир предков...

Вождь или кто-нибудь из старейшин, достигший примерно 60-летнего возраста, подавал им пример, возлагая при этом на себя традиционную роль послан­ника к обожествленным предкам, причастным к плодо­родию земли и небесным светилам. На площади или в специальном святилище устанавливался столб с коле­сом на верхушке: символы оси мироздания и Солнца, владыки Вселенной. К столбу вставал старец — обычно с лысиной, как знаком небесного избранничества. Его окропляли маслом, засыпали соломой. Затем подносили священный огонь...

Такие 'посланники на небо' или 'космические странники' у славян и у галлов отправлялись не толь­ко на рубеже зимы и весны, но и в другие календар­ные даты. Даки же отправляли их раз в несколько лет.

В курганах нередко встречаются атрибуты, означен­ные в проводах Масленицы. Это столбы и колеса, че­ловекоподобные стелы (иногда с лысинами, вроде Кер­носовского идола), и, наконец, многочисленные трупо­сожжения, вроде обнаруженных на вершине Высокой Могилы или в Скворцовском кургане. С Масленицей сопоставимы ведийские Пуруша и Вишну. Последний, как мы уже знаем, в начале года закручивал дни, 'как вертящееся колесо', и представал в облике Шипивиш­ты — лысого старца, а под конец года становился 'Достигающим во все стороны' и шагал в пламени костра к Солнцу... Но известны и весьма близкие соот­ветствия Масленице. Они обнаружены в кучах золы между курганами недалеко от Полтавы.

Один из этих зольников тщательно исследован И. И. Ляпушкиным и объяснен впоследствии Б. А. Ры­баковым.

В южной части находилась знакомая уже нам по причерноморским курганам воронка, заполненная кос­тями жертвенных животных, битой посудой и другими остатками пира. Севернее располагалось около полуто­ра десятков вырытых в земле гигантских лебедей. Все это было перекрыто грандиозным, вероятно двухразо­вым, кострищем, в котором сожгли многие сотни снопов соломы. Среди золы найдены кости людей, в том числе совершенно целый скелет... К важному выводу приводит анализ найденных в кострище бытовых предметов: они указывают, что топливо сносилось с разных, очевидно со всех, дворов одного или нескольких поселений.

Завершая знакомство с древними формами героиз­ма, отметим их общие качества.

Герои обретали бессмертие. На примерах причерно­морских курганов и индоарийской 'Ригведы' мы уже знакомы с двумя направлениями его обретения: 'выйти за пределы года' и 'стать на путь богов', приобщаясь к подземным водам или небесным светилам.

Герои обожествлялись. В зависимости от того, куда они направлялись обрядом: вниз или вверх, к зимнему или летнему солнцестоянию, под землю или на небо, они уподоблялись асурам или дэвам. Существенных про­тиворечий между этими полюсами тогда еще не было, признавалась необходимость того и другого. Да и сам человек считался ничуть не слабее сверхъестественных сил, каждая из которых была могущественна лишь в своем ведомстве, но мудрый смертный способен был связать или же развязать ее с другими, достигая тем самым желаемого. Верховное управление природными связями герой оставлял за собой и отнюдь не раболеп­ствовал перед ними — вот в чем коренное отличие 'божественного человека' первобытной эпохи от 'божь­их людей' последующих классовых обществ.

Герои самоотрекались. В первобытную эпоху чело­век был вообще растворен в коллективе, а если и за­нимал особое место, то только лишь потому, что это место необходимо было всему коллективу и кто-то дол­жен был его занимать. Выделение личности стало про­явлением растущих противоречий, одним из показате­лей распада первобытной гармонии и предвестником социального расслоения.

Первые индивидуальности имели два выхода для своей реализации: изгнание из общины и самоотвержен-ное служение ее интересам. И то и другое вело к гибе­ли: изгои не могли существовать в одиночку, самоотвер­женность же кончалась ритуальным самопожертво­ванием... Выходами из этих тупиков стало разви­тие, с одной стороны, рабства, а с другой — касто­вости.

И совершенно закономерно, что в современном дви­жении за социальное равенство, в преддверии новой гармонии общественного бытия личность вновь стре­мится служить обществу, но уже в деле отмены клас­сов, каст и других проявлений несвободы. В таком сход­стве-отличии первобытной и современной личности проявляется одна из закономерностей диалектической спи­рали истории, завершающей ныне свой виток от перво­бытного к грядущему коммунизму.

Особенно следует подчеркнуть, что высшим проявле­нием первобытного героизма считалось отправление на небо в ритуальных кострах с целью воздействия на све­тила, причастные к коловращению года. Эти герои ста­новились 'космическими странниками' и сопричастны­ми к рите (арии), аше (иранцы), тео (греки)... словом, к основам вселенской энергии, движущей годовым и прочими циклами.

Так закладывались основы современного прорыва че­ловечества в Космос. Острие изначального героизма было направлено именно туда. Величайшие герои пер­вобытной эпохи были воистину пракосмонавтами. Но интересы их при этом оставались совершенно зем­ными, как и у нынешних космонавтов.