Генка постоял, подумал. И перешагнул. Владик что-то сказал ему, но опять ударил гром, и Генка, вздрогнув, не расслышал.

– Я подниму тебя, – сказал Генка. – И перенесу. Держись.

– Надо смотать змея, – ответил Владик. – Он так и не упал. Здорово, верно?

Генка перехватил нитку и перекусил ее.

– Не до змея, – произнес он, сдерживая раздражение и страх. – Сделаем новый потом.

Он присел и подхватил Владика. Тот оказался не тяжелый. Почти такой же, как Илька, которого Генка не раз перетаскивал через весенние лужи по дороге из школы.

– Держи выше ноги, – велел он.

Надо было оставаться совершенно спокойным. Генка чувствовал, что только спокойствие поможет ему. Только оно одно. Иначе…

– Держу, – сказал Владик.

Он, видимо, понял опасность до конца. Понял и то, что нужно подчиняться Генке во всем. Только этим Владик мог помочь ему. Он сидел на руках у Генки, не двигаясь и высоко подтянув ноги.

Теперь Генке надо было сделать шаг. Вернее, два шага: перенести через проволоку сначала одну, потом другую ногу. И это было самым трудным. Едва он отрывал одну ступню от крыши, как ему казалось, что вторая сейчас же скользнет по мокрым наклонным плиткам шифера. Резиновые подошвы были стерты и ненадежны. Генка решил было сбросить тапочки, но спохватился: крыша была сырая, и на ней лежал провод. А резиновые подошвы – все-таки защита от тока.

Он снова хотел оторвать ногу от крыши и снова не решился. Казалось, что поскользнется и рухнет вместе с Владиком на проволоку. Она качалась в десяти сантиметрах от Генкиных коленей, безобидная на вид, с бегающими капельками воды. Но в ней была смерть.

Гроза слегка отодвинулась, и раскаты стали глуше, а вспышки потускнели. Дождь стал мелким, только ветер не стихал. Он обдавал мокрого Генку холодными потоками, упруго толкал в спину, словно советовал: шагай, не медли… Но Генка вздрагивал и смотрел на провод, не двигаясь. И все по сравнению с этой черной проволокой было теперь мелким и неважным: и английский язык, и запуски «конвертов», и обида на отца… От всего Генка оказался отделен, как границей, тонкой петлей провода, который, касаясь флюгера, сыпал синие искры.

Руки начали уставать. И спина устала: ведь Генка стоял выгнувшись назад, чтобы лучше удерживать Владика.

«Глупо как-то, – подумал Генка. – Сейчас на станции дежурит у рубильника человек. Ему ничего не стоит выключить ток. Хотя бы на одну секунду. Выключил, и все в порядке, и мы с Владькой на земле. Но он не знает ни про нас, ни про оборванный провод. И потому, что не знает, мы сейчас можем умереть». Он представил, как это – умереть. Наверно, будет прикосновение холодного металла к колену, сразу же сотрясающий удар – и темнота. У него дрогнули руки.

– Гена, – сказал Владик. – Ну-ка, отпусти меня. Ты скажи где, и я выберусь сам.

– Ну нет! – жестко ответил Генка. – Здесь-то ты ничего не сделаешь сам.

Он вдруг страшно разозлился. На грозу, на себя, на того человека у пульта электростанции, который во время грозы не выключил ток, хотя это и полагается. Что же теперь, в самом деле умирать?!

Он глубоко вздохнул, напряг мышцы и перенес всю тяжесть двух тел на левую ногу. Она, кажется, не скользила. Раз – шагнул правой ногой и остановился на секунду, проверяя: жив ли?

Два – он перебросил левую ногу через провод и, теряя равновесие, сбежал по скату на плоскую крышу пристройки.

И, словно понимая, что упустил добычу, провод обессиленно звякнул и сник – его второй конец отскочил от столба. Теперь это была обыкновенная проволока, холодная и безвредная.

– Все, – тихо сказал Генка, и руки у него разогнулись.

Владик остановился на середине кухни, стянул через голову мокрую майку и шмякнул ее на пол. На худеньком Владькином плече Генка увидел тонкий белый рубец. И понял: «Это от нитки». Ему вдруг стало тоскливо и беспокойно, словно беда еще не прошла, а только подкрадывалась, тайная и непонятная.

Владик опустился на колено и начал распутывать на ботинке затянувшийся шнурок.

В комнате хлопнула дверь.

– Папе не говори, – торопливо попросил Владик.

– Можете не говорить. Я и сам видел оборванный провод. – Владькин отец остановился на пороге.

Он стоял, нагнув голову и вцепившись в косяки. Дождевые капли стекали с низко подстриженных висков на худые щеки. Пиджак и брюки были насквозь пропитаны водой.

– Черт знает что! – не двигаясь, заговорил Иван Сергеевич. – Так и не будет мне покоя?

Владик молча ломал ногти о намокший узел шнурка.

– Горе ты мое, – глухо сказал отец. – Ну ведь просил я тебя…

Узел не развязывался. Владик нагнулся еще ниже – так что задел подбородком колено. Острые локти раздраженно дернулись. Отец шагнул с порога.

– Дай помогу.

– Я сам, – сквозь зубы сказал Владик.

Иван Сергеевич выпрямился и несколько секунд стоял над Владиком, глядя на его мокрую спину с