Погребение на [русском кладбище] Ste. Genevieve. Тут, как и в день папиных похорон, пошел дождь. Вечером у Андрея на Parent de Rosan – тетя Оля, Тихон с Мариной, Жорж с Тони, Нина и Отар и совсем высохшая, малюсенькая Шура Габрилович.

Мы остались в Париже до девятого дня. Жили одни в квартире Саши Толстой. Стояли чудные, прохладные, солнечные дни.

Может быть, странно, но после ее смерти мама стала мне не только ближе , но как бы снова вошла в мою жизнь, стала присутствием… Все эти годы, особенно с переезда в Cormeilles, ее просто не было . Были эти, жалостью пропитанные, заезды к ней, горечь от созерцания этого разложения, распада жизни. А теперь вся она опять со мной, во мне, в том temps immobile, которое уже собрано для вечности… Смерть матери – это настоящее возвращение в детство, в обладание им, это восстановление – концом – начала…

Масса писем.

Суббота, 12 сентября 1981

Завтра – шестьдесят лет! А это, как ни верти, – старость. Чувствую ли я себя 'стариком'? Нет, не чувствую. Чувствую ли, что мне шестьдесят лет? Да, чувствую. Но это совсем не то же самое. Ощутимее стало время: его хрупкость, его драгоценность. Ощутимее стала жизнь – как дар. И, конечно, ощутимее стала смерть, моя смерть, смерть как вопрос, как экзамен, как своего рода зов.

Чудное, длинное – и такое короткое! – лабельское лето. Прогулки каждый день. Три недели с Андреем. Какая-то все возрастающая потребность, необходимость в этом ежедневном причащении 'аи doux royaume de la terre'1.

1 'сладостному царству земли' (фр.).

И – часы за столом, за мучительно-блаженным писанием 'Таинства Святого Духа' (так и не кончил!).

Теперь – десять дней суеты. Семинария, начало года, разрушение старой церкви, проблемы построения новой. Телефоны. Но все это пока что неспособно преодолеть, разрушить накопленной за лето радости, внутреннего мира, спокойствия.

Л. радуется 'освобождению' и с уютом 'строит' нашу по-новому свободную жизнь вдвоем в Крествуде.

Вторник, 15 сентября 1981

Первая передышка. А то – все торжества. Мое шестидесятилетие (очень веселый и дружеский прием у нас всей семинарской 'семьи'). Длинные службы Воздвиженья. Две хиротонии. Заседание совета и т.д. К тому же – отвратительная мокрая духота… Теперь нужно найти ритм. Хотя на носу уже – поездка в Сиракьюс (юбилей о. А. Воронецкого) и на Аляску…

Вчера вечером начал свой курс 'Liturgy of Death'. Шестьдесят четыре студента! А курс elective1 , то есть необязательный.

Все это на фоне резни в Иране, социализма во Франции, игры с огнем в Польше, голодных забастовок в Ирландии, бешеной атаки 'либералов' на Рейгана.

Много писем в связи с маминой смертью. И все очень хорошие, не казенные.

Недели две тому назад в воскресной 'Нью-Йорк тайме' лекция Набокова о Достоевском, рекордная, с моей точки зрения, по своему злому легкомыслию. Боюсь, что от Набокова мало что останется, что все в нем исчерпывается его 'блеском'.

Книги (прочитанные 'случайно', в минуты отдыха):

П.Б.Струве 'Дух и слово' . Сборник его газетных статей и застольных 'речей'. Особенного интереса не возбудила.

Странник (ел. Иоанн Шаховской) 'Переписка с Кленовским' . Переписка двух удивительных эгоцентриков. Одного – вполне счастливого в этом своем эгоцентризме, другого – отчасти несчастного (потому что недостаточно признанного…).

Письма Мориака ('Lettres d'une vie'2 ).

О Достоевском:

'…je viens d'achever 'Humilies et Offenses' de D. et j'en sors humiliedenotre litterature. Sa qualite essentielle est d'etre superficielle. Le classicisme frangais – c'est Г etude des apparences de 1'homme – que Moliere est done plat!..' (p.69, juin 1914 a R.Vallery-Radot). [Grasset 1981]3.

1 факультативный (англ.).

2 'Письма одной жизни' (фр.).

3 '…я только что закончил 'Униженные и оскорбленные' Достоевского, и закончил с ощущением унижения нашей литературы. Существенное ее качество – поверхностность. Французский классицизм – изучение внешнего человека, и выходит, что Мольер плосок, зауряден!' (стр.69, июнь 1914, письмо Р.Валери-Радо). [Издательство Грассе, 1981] (фр.).

О Ницше:

'…et le mystere de Jesus dans Nietzche: qu'une certaine negation vaut mieux quecertaines adorations! Que certains refus sont des signes d'un plus profond amour que les adhesions des philistins avares et sournois. Je ramene tout au Christ, malgre moi' (p.277)1.

Четверг, 17 сентября1981

Опять уныние от надвигающихся поездок – в Сиракьюс, на Аляску, от этого вечного 'сгорания времени', напора дел, мелочей, от опустошения всем этим души, от сознания, что из-за этого напора, наплыва все делаешь впопыхах, неглубоко, поверхностно…

Вчера – завтрак с С.С.В. Полная дружба, полный мир, и меня это страшно радует. Столько лет вместе! Вечером в Syosset у Трубецких.

Безнадежные попытки наладить 'ритм' жизни.

Пятница. 18 сентября 1981

Вчера – ужин у нас с о. Д[аниилом] Цубяком]. Разговор до этого – о положении в Syosset, особенно о двух монашках. Они были у меня на прошлой неделе. Впечатление не столько путаницы, сколько своего рода 'прелести', в которую, мне кажется, как-то почти автоматически впадают все эти специалисты и специалистки по 'духовной жизни'.

Суббота, 19 сентября 1981

Я говорю о.Д[аниилу]: что меня поражает больше всего в этих безостановочных 'трудностях' – будь то Сайосет, будь то любой из бесчисленных и 'скоромимопреходящих' скитов, обителей и т.д. – это неблагодарность . Всем этим монахам – всегда плохо. Их 'не понимают', им не дают 'монашествовагь', их обижают и т.д. Всегда какой-то 'кризис', и всегда, увы, эгоцентризм…

Говорил с о.Д[аниилом] о Церкви, об ее 'состоянии'. Грустный разговор. Все какие-то интриги, ущемленные самолюбия, амбиции, борьба и – главное и самое страшное – удивительная мелочность интересов и 'проблем'. И все оттого, мне кажется, что сама Церковь воспринимается как какая-то безостановочная и лихорадочная 'активность'. Это умножение 'департаментов', 'комиссий', собраний, заседаний. Этот поток документов, меморандумов, информации. Для этой активности нужны деньги, для добывания денег нужна опять-таки активность. Вечно-порочный круг.

В ее данном состоянии Церковь – карикатура на мир. С тем различием, однако, что в миру все это – и борьба, и 'организации' и т.д. – реально , так или иначе относится к 'борьбе за существование'. В Церкви же все это иллю -

1 '…и тайна Иисуса у Ницше: что иногда отрицание стоит больше, чем некоторые преклонения! Что иногда отказ – знак более глубокой любви, чем верность скупых и неискренних обывателей. Я привожу все к Христу, вопреки своей воле' (стр.277) (фр.).

зорно , ибо не отнесено ни к чему. Для 'спасения' суета эта не нужна, для 'радости и мира в Духе Святом' тоже не нужна, для 'тихого и безмолвного жития' тоже не нужна. И все это сводится к вопросу: для чего нужна Церковь? Вот вопрос, который Церковь должна ставить перед собой всегда, все время – перед началом каждой акции . Церковь – это отнесенность и отнесение всего – ко Христу. А это-то и отсутствует, потому, прежде всего, что считается 'самоочевидным'. Зачем об этом говорить, давайте прямо начнем с денег или с каких-нибудь организационных задач… Или 'юбилея'… И тогда все пронизывается самой ужасной из всех – 'клерикальной' – скукой…