распущенностью? Или же, вдобавок ко всему этому, также и что-то другое? Сегодня, например, причиной очередного припадка такого уныния оказался какой-то случайный очередной православный журнальчик с неизбежными статейками о 'духовности'. Мне стало мучительно сидеть в своем кабинете в семинарии, быть свидетелем и участником какой-то церковно-религиозной каши, в которой – так мне, во всяком случае, ощущается – приходится жить… Мне все кажется, что все заняты не тем , говорят не о том , интересуются и живут ненужным, неважным. Однако что нужно – я не могу сказать даже сам себе, не знаю . Я хотел бы знать, что делали в будни, ежедневно, с утра до вечера первые христиане, не имевшие еще 'церковных дел', 'богословия', устава, споров о древних иконах и напевах и многотомной литературы о 'духовности'. Что значило для них и в их жизни – жить верой ? Я стал священником в двадцать пять лет, потому что мне было очевидно (без всякого раздумья и углубления и проверки), что ничего интереснее на свете нету. Я об этом мечтал, именно мечтал на парте лицея, на танцульках, почти всегда это было для меня 'инобытием', тайным сокровищем сердца. А теперь я чувствую себя – и как часто! – как тот чеховский герой, который во имя какого-то 'высокого дела' (революции, борьбы за свободу) поступил в лакеи, чтобы за кем-то следить, что-то узнавать, одним словом – служить , и вот постепенно не то что разочаровался в этом 'служении', а как-то выпал из него. Ощутил его как ненужное, как не то . Его потянуло на простую жизнь, на просто жизнь. И вот у меня такое чувство, что я живу в безостановочной 'риторике', в искусственности… Что всем этим прикрывается, в сущности, все та же мелочность, самолюбие и т.д. и где все это тем более сильно, что все время выдается как раз за служение… Иногда такое чувство, что тот детский и 'мечтательный' опыт инобытия , который привел меня к служению , теперь этим самым служением больше всего и затемняется.

В среду полуторачасовая встреча в кафе на [вокзале] Grand Central Station с некими Чудновскими, отцом и сыном. Евреи, диссиденты, друзья Сахарова, ученые (сын – математик в Колумбийском университете). Просят меня 'упросить' Солженицына выступить в защиту Сахарова. Впечатление об обоих – такое светлое и чистое, что потом долго хорошо на душе. Встреча – с людьми …

Случайно прочел в номере 129-м 'Вестника' отрывки из дневника о.С.Булгакова. Эвакуация из России, первые 'беженские' недели в Константинополе. В центре всего – его 'соблазн Римом', решение стать католиком. Убийственная характеристика восточного Православия. Немножко коробит эмоциональность тона…

Во вторник вечером почти пять часов в Нью-Йорке с митрополитом Феодосием. Удовольствие от его простоты. Ничего из себя не корчит. По-детски радуется жизни и своему 'митрополитству'. Но именно по- детски. Может быть, именно

евангельского 'будьте как дети' больше всего не хватает современному христианству и Православию. Все в нем так тяжеловесно, все обросло 'проблемами', по всем поводам нужно цитировать 'авторитеты'.

Суббота, 1 марта 1980

Март: 'весенний, грустный, ранний' (откуда? не знаю). А у нас 'мороз и солнце'1 и дикий холод.

Америка все глубже погружается в свою предвыборную одержимость. Какую непонятную, стихийную силу порождает политика и, особенно, демократия. Во Франции вот уже два года, как все – в политике – подчинено президентским выборам, до которых еще целый год! В Америке, где срок президента всего четыре года, два уходит опять-таки на выборы, на 'кампанию'. По-видимому, похоть власти действительно обладает огромной – и для меня совершенно непонятной – силой.

Письмо от Мани из Москвы – о Сереже, который после периода возбуждения от новизны находится в состоянии бешенства на все 'советское'. Л. и Аня получили визы и едут в Москву 15 марта…

Сегодня в газете внушительный перечень турецких дипломатов, убитых в последнее время армянскими террористами. А также список четырнадцати посольств, занятых – с заложниками – всевозможными guerillas2 . Все в мире заняты все больше и больше только своим . И все во имя своего убивают, убивают и убивают. И всюду – 'освобождение', 'справедливость' и 'месть'. Мир впадает в какое-то племенное состояние. А ученые историки с марксистским уклоном преспокойно применяют ко всему в мире свои 'законы исторического развития'. В мире рушится и распадается постепенно все то, что так или иначе соединяет людей, кроме одного – национализма: кровного, слепого, дикого. Православные ливанцы вдруг с невероятной силой осознали себя 'арабами' и т.д. Из христианства, из Православия во всяком случае, исчезают последние 'приметы' вселенскости. Левая интеллигенция – в Америке, в Европе – служит последнему своему 'богу' – третьему миру, не видя, не желая видеть, что и он движим исключительно своим первобытным национализмом , то есть опять своим , только своим. Мой вопрос: возможно ли еще говорить о вселенскости Православия? И если говорить, то кому ? Une cause perdue3 . А вместе с тем без своего 'сверхнационализма', то есть без чувства несводимости Церкви к 'национальному', христианство уже не христианство… Неужели никто не видит безумия , заливающего мир?

Воскресенье, 2 марта 1980

Сегодня – Литургия с крещением маленькой Димитры М. Всю службу – радость и подъем…

В общем же немножко смешно: Солженицын – мне : 'Да порвите же наконец с Максимовым…' Максимов – мне : 'Да объясните же наконец Солжени-

1 Начало стихотворения А. Пушкина 'Зимнее утро'.

2 боевиками, террористами (англ.).

3 Гиблое дело (фр.).

516

цыну…' Литвинов, Чалидзе и К° – мне : 'Как Вы можете – с Максимовым и Солженицыным…' Но что же делать, если этого рода целостность – партийная, лагерная – мне не дана и противна. Абсолютная верность нужна, необходима – только по отношению ко Христу. Это свобода не от мира, а в мире…

Понедельник, 3 марта 1980

Из Сережиного письма о поездке в Троице-Сергиеву Лавру: '…I must say that the бабы are a bit vexing. They are an incredibly primitive and barbaric species, somewhat reminiscent of Zulu women, but unfortunately closely involved with our much suffering Church here. They are all over, muttering, haggling with each other, pushing, shoving and squealing in inhuman voices. But all this is un-Christian…'1 . Однако именно в этих 'бабах' многие, если не все, видят 'залог религиозного возрождения' в России и России, опору и критерий Православия. И в том, пожалуй, и трагедия, что они – действительно опора и действительно критерий… Даже наши 'интеллигенты' если обращаются, то обращаются обычно именно в это Православие, в загадочно привлекательную 'ферапонтовщину'…

Среда, 5 марта 1980

Кругом только и слышишь, что о молениях о духовном возрождении России и об исповедниках веры, о готовящейся голодовке перед Объединенными Нациями и т.д. И я все стараюсь понять, почему все это меня внутренне отталкивает. Чувствую (хотя и сам себе не могу чувства этого уяснить), что все это 'не к лицу христианам', 'по стихиям мира сего, а не по Христу'. А может быть, это мой скепсис: что значит 'молиться о духовном возрождении России'? На что именно направлена такая молитва? Что в словосочетании этом подразумевается под словом 'Россия'? Кратко – о чем нам молиться? И почему голодовка? Не знаю, но все это мутно, неясно, духовно двусмысленно. И мученики могут стать предметом болтовни и, главное, самодовольства…

Уж раз разыгралась желчь… Как мучителен этот 'церковный' язык, на котором нужно говорить в Церкви, тон, стиль, повадка. Все условно, полное отсутствие простого, человеческого языка. С каким вздохом облегчения уезжаешь из этого мира ряс, чмоканья рук и церковных сплетен. Только отъехал – и вдруг видишь: мокрые, голые ветки, туман, в котором исчезают поля, деревья, дома. Небо. Наступающие сумерки. И все это говорит какую-то невероятно простую правду.

На днях мне кто-то кого-то процитировал: 'Мистика и аскетизм несовместимы' (или что-то в этом роде, но именно это), и я несколько раз задумывался об этом. Тут что-то есть, о чем можно задуматься. 'Аскет' –