Христос не создавал, ибо 'верил в близкий конец мира'. А так как и создатели Церкви верили в близость конца, то и создание их было временным – и из него мало что можно вывести для современности….

Таким образом, главный предварительный вопрос для богословия – это вопрос о самой его сущности, то есть о связи его с Церковью . Православное богословие этого вопроса не ставит. Оно тоже 'петушком, петушком' бежит за 'научностью', оговаривая, однако, что наукой этой они говорят только то, чему учи т Церковь. Но где, ка к Церковь учит ? Тут – весь вопрос, и было бы хорошо, если бы православные богословы им занялись. Но он никого не интересует.

Четверг, 10 января 1980

'Раб греха'. Это рабство иногда чувствуешь – с такой очевидностью! – как некую внешнюю , но изнутри и целиком опутывающую силу.

Проснувшись сегодня, подумал с каким-то холодным бешенством. Почему вот уже шестьдесят лет царствует в России эта кошмарная власть и не удивляется, не 'ахает' этому мир? Вот сегодня в 'Нью-Йорк таймс' опять статейка о том, что если, дескать, СССР не чувствовал бы себя окруженным, под угрозой, то, может быть, 'напряженность' ослабла бы и т.д. Пол-Европы, пол-Азии, часть Африки – и все, оказывается, комплекс 'самозащиты'!

Болтовня о 'пробуждении' Востока, Африки и т.д. Какая чепуха! Ни одной своей идеи. Все сплошь – западные. И эти западные идеи не становятся восточными, самобытными, да попросту – другими оттого, что на них извне нахлобучивают ислам.

499

Пятница, 11 января 1980

Вчера по телефону истерические вопли Майи Литвиновой: как это, мол, я принимаю участие в защите Солженицына, который 'хуже Сталина', 'абсолютно дискредитирован в России', 'лгун' и т.д. По-видимому, он и впрямь наступил нашим диссидентам на чувствительную мозоль, если все, что касается его, вызывает такой вопль злобы и нетерпимости. И удивительно, до какой степени эти западники и защитники демократии неспособны на простой спор. Все сразу 'принципиально' и 'хуже Сталина'. Я долго не мог очухаться от этого удивительного взрыва…

Вышла моя книга 'Church. World. Mission'. Перелистывал со страхом… Но, как всегда бывает, я ее не чувствую 'своей'. По существу же, пожалуй, ничего, то есть могу под сказанным в ней подписаться.

Газеты полны гаданий о событиях (Афганистан, Иран…). 'Эксперты считают, эксперты думают, эксперты предвидят…' Мне кажется, можно было бы научно доказать, что эксперты всегда ошибались, всегда думали не то и никогда ничего не предвидели. Но эта эмпирическая истина ни на йоту не ослабляет почти анекдотической веры американцев в 'экспертов'. В Европе царствует 'идеологическая предпосылка': так, в 'Le Nouvel Observateur' для того, чтобы осудить советчиков за вторжение в Афганистан, Жан Даниэль должен сначала долго ругать американцев… И все же, по сравнению с французской прессой ('Le Monde', который меня бесконечно раздражает), американская наивна…

Удивительна эта всеобщая ненависть к Америке. Она действительно иррациональна. И именно с анализа ее, с попытки понять ее иррациональность, думается мне, и нужно было бы начать объяснение 'современного мира'. Я убежден, что неправильно думать, что вызывает эту ненависть сила и богатство Америки. На глубине и именно в иррациональном своем источнике эта ненависть вызвана тем, что Америка другая – по отношению ко всему остальному в мире, и потому что другая – есть угроза . Одним своим 'прикосновением' Америка меняет и, в каком-то смысле, разлагает любое восприятие, любой уклад жизни. И не в том только суть этой угрозы, что Америка несет с собою другой метод , предлагает перемену, всегда вызывающую сопротивление, а в том, что она 'перемену' предлагает как метод жизни. Все все время под вопросом , все перестает быть устойчивым, самоочевидным и потому 'успокоительным'. Парадоксально то, что американцы совсем не говорят о 'революции', тогда как европейцы, а теперь и третий мир сделали это слово основой всех своих 'дискурсов'. Но это так потому, что европейцы и 'революцию' понимают как замену одной системы другой системой , иными словами – начинают с системы, с 'идеи'. Но американец прежде всего не верит ни в какую систему, и потому он, при отвращении от революции 'идейной', есть революционер по самой своей природе. Даже сама американская конституция в конечном итоге есть не что иное, как перманентная революция. Не случайно главное занятие судов в Америке – это 'испытывать' законность самих законов, и это значит – любой системы. Постоянная революция, обеспеченная конституцией…

500

И вот этого-то и не могут ни понять, ни принять все другие – будь они богаты или бедны, цивилизованны или нет. Как, в свою очередь, этих 'других' не могут понять и американцы, ибо американец воспринимает саму жизнь как постоянную перемену (и стремится к ней даже тогда, когда она и не нужна, – ср. постоянную одержимость педагогикой и всякими curricula1 ). Европеец воспринимает ее как что-то радикальное, грандиозное, всеобъемлющее, страшное, даже если и желанное, – это его 'Революция'…

И потому смешно, что самое 'неконсервативное', самое – по самой природе своей – 'революционное' общество в мире – Америку – ненавидят как общество 'консервативное' и 'антиреволюционное'.

Среда, 16 января 1980

Чудное вчера письмо от Сережи – первое из Москвы. О рождественской службе в Елоховском соборе, где они все причащались. О его реакциях на людей, о том, как он чувствует себя там – русским.

Продолжающийся пароксизм безумия в мире. Чувство полного бессилия Запада, поразительной слепоты и страха. Страшное 'удивление' перед поведением советчиков и т.д.

В прошлую субботу хиротония во епископа Василия Родзянко в Вашингтоне. Его речь на наречении – о видениях, старцах, чудесах. Лирика и нарциссизм. Явно – он хороший, горячий человек. Но до чего невыносим мне этот сладостно-духовный говорок, присущий православным. Почему этот сладкий тон в христианстве?

Пятница, 18 января 1980

Известие об аресте о. Дмитрия Дудко в Москве. Говорил об этом на радио 'Свобода'. Должен признаться, что меня больше удивляет, что его не арестовали до сих пор…

Все то же напряжение в мире. В газетах водопад анализов, прогнозов, оценок, объяснений. Впечатление, однако, такое, что Запад больше размахивает руками, чем готовится к 'решительному отпору'. Европа явно не желает ссориться с Москвой, Япония тоже, третий мир продолжает видеть в Америке врага номер один. Вот уж действительно – 'кругом трусость, измена, глупость…'2 . Но, читая и американские, и европейские газеты и журналы, я могу понять раздражение на Америку. То она всех принуждает к детанту, то требует моментальной поддержки против советчиков. То отнимает оружие, то почти навязывает его. Впечатление – полного отсутствия плана, а все так только – рефлексы и реакции. А там – знают, что делают.

Все размышляю о 'духовности'. Упрощая, скажу так: меня поражает эгоцентризм этой 'духовности', выпячивающее из нее 'я'. Мой опыт за тридцать с лиш-

1 программами, курсами обучения (лат.).

2 Ср. последние слова Николая II в дневнике, записанные в ночь отречения: 'Кругом трусость и измена и обман'.

501

ком лет: студенты с потугами на 'духовность' почти всегда – неприятные, troublemakers1 . 'Я буду писать сочинение об аскетическом богословии' – и сразу, автоматически, душок гордыни (смотрите, какой я!), то есть самого смертельного врага духовности. Священники, ратующие за службы 'без сокращений', – почти всегда неважные пастыри. И т.д. Я иногда думаю, что такого рода 'духовность' есть самое настоящее искушение, гордыня, самоутверждение. Не знаю. Я знаю, что я человек 'не духовный'. Знаю точно, что в этой области я чего-то не чувствую (то есть не испытываю никакой тяги к Феофану Затворнику и Игнатию Брянчанинову), что тут