кабинете, редко после обеда или завтрака присядет на четверть часа от читального стола в гостиной. За обедом у нас с ним интересные разговоры – он мне рассказывает и философствует о <курских?> типах, когда не расспрашивает меня о петерб<ургских> знакомых»[137] .
Бородаевский посещал и заседания христианской секции Религиозно-философского общества, которые также проходили на «башне». Всерьез заинтересовавшись славянофильством, в 1910 г. он выступил с докладом «Религиозная правда Константина Леонтьева»[138] . Об одном из таких заседаний вспоминал Андрей Белый: «помню, торжественно заседает совет петроградского религиозно-философского о<бщест>ва <…> или кто-нибудь, близкий Иванову: Бородаевский, Недоброво, иль сектант, иль поэт и т. д.»[139].
В собраниях петербургской секции РФО Бородаевский познакомился с Н.А. Бердяевым и С.Н. Булгаковым, которые пригласили его сотрудничать в московское религиозно-философское издательство «Путь». Е.К. Герцык сообщала Вяч. Иванову в письме от 9 января 1911 г. из Москвы: «Сегодня прямо от нас с чемоданами уехал Бородаевский. Он виделся с Николаем Александровичем и Булгаковым в Княжьем Дворе и сегодня у нас и, хотя десять раз порывался уходить, боялся наскучить и т. д., всё же хорошо под конец разговорился и прочел даже стихи. Бердяев предложил ему написать для “Пути” монографию о Леонтьеве, и он заинтересовался и хочет попытаться»[140].
В начале февраля 1911 г. Бородаевский приезжает в Москву на открытое заседание Московского РФО, посвященное 10-летию со дня смерти B.C. Соловьева. Заседание состоялось в зале Политехнического музея; прочитанные доклады вошли в сборник «О Вл. Соловьеве» (М.: Путь, 1911). Бородаевский приезжал специально чтобы послушать Вяч. Иванова, который выступил с докладом «О значении Вл. Соловьева в судьбах нашего религиозного сознания». В одной гостинице с Ивановым остановились и Бердяевы. Вскоре после докладов, 11 февраля, состоялся импровизированный вечер у Н.А. Бердяева, о котором подробно сообщал в письме к жене В.Ф. Эрн: «11-го вечером, все собрались у Бердяевых. <…> Вечер удался на славу, с большим внутренним содержанием, с интересными разговорами, но без споров. Меня выбрали “председателем” и я заведовал чтением поэтов. Сначала читала Аделаида Казимировна Герцык, затем Бородаевский и, наконец, Вячеслав. <…> После того, как прочли Герцык и Бородаевский, пришла Маргарита Кирилловна (в первый раз) и очень быстро освоилась с нашим обществом. <…> Л<идия> Ю<дифовна> попросила, чтобы я как председатель еще раз устроил чтение стихов Герцык и Бородаевского, и они читали второй раз, чтобы слышала их и Маргарита Кирилловна. От второго чтения стихи еще выиграли»[141]. Об этом же вечере сообщал в письме к Андрею Белому его давний приятель и антропософ М.И. Сизов, который на вечере в РФО зачитывал доклад отсутствовавшего А. Блока: «Вчера я был у В.И., поговорили с ним дружески, он самостоятелен и чувствует как бы нашедшим путь. К нему пришел Эрн, которого только что оправдали: ему грозил год каторги за издание одной брошюры, а жену надо везти на юг. Потом поднялись к Бердяеву, там был маленький раут, был Булгаков, Эмилий Карлович, Маргарита Кирилловна, Бородаевский, Герцыки. А. Герцык, Бородаевский и В.И. читали стихи. Было мило»[142]. В Москве Бородаевский провел около двух месяцев. К этому периоду следует отнести его активное знакомство с группой «Молодого Мусагета» и участие в работе Ритмического кружка; скорее всего, тогда же он заинтересовался антропософским кружком, группировавшимся вокруг издательства. Об одном из чтений его стихов сообщал Белому С. Бобров в письме от 16 апреля 1911 г.: «В прошлую среду в “Мусагете” Сергей Соловьев читал статью о Дельвиге. <…> Потом читали стихи. Вяч. Иванов (хорошие стихи, но немного холодные), Бородаевский (слабо), Эллис, Любовь Столица <…>»[143] .
Тогда же, весной 1911г., Вяч. Иванов, предлагая Брюсову стихи Бородаевского для публикации в «Русской мысли», настаивал на том, что его поэзия заслуживает более пристального внимания; Брюсов, тем не менее, печатал его с большой неохотой. В письме к Вяч. Иванову от 11 мая он вяло констатировал: «Одно стихотворение Верховского, из числа переданных тобою, напечатано. Бородаевского стихи мне нравятся менее»[144]. В ответном письме от 25 мая Иванов продолжает настаивать: «Сожалею и удивляюсь, что ты не хочешь признать Бородаевского. Сила его дарования очевидна»[145]. Брюсов так и не изменил своего отношения к поэзии Бородаевского; вот как описывала свой визит к Брюсову Аделаида Герцык в письме к сестре от 31 октября 1910 г.: он «читал ужасные строчки из присланных ему рукописей <…>. Язвительно и сухо отвечал мне на вопросы о поэзии Бородаевского, Черубины <…>»[146]. Всё же в рецензии на «Антологию» Мусагета Брюсов «довольно кисло похвалил»[147] в числе прочих поэтов и Бородаевского: «большинство молотых поэтов питает непобедимое пристрастие к стилю парнасцев <…> Их стихи, нередко принимающие форму сонетов, – большею частью риторические рассуждения о каком-нибудь “муже древности”, по возможности о таком, существование которого мало кому известно и имя которого дает повод для интересной рифмы. Бесспорно, мастерства (не в дурном смысле слова) достиг в этом роде Валериан Бородаевский, у которого, например, очень хорошо сделано стихотворение “Волы священные – Иосиф, Варсонофий”»[148]. В брюсовском экземпляре «Уединенного дола» (М., 1914), подаренном автором[149], о внимательном чтении свидетельствуют карандашные пометы на рифмах, показавшихся Брюсову интересными: «персти – отверстий», «орлей – горле». В инскрипте на авантитуле книги значится: «Глубокоуважаемому Валерию Яковлевичу Брюсову. Автор. 12 мая 1914 г.»; кроме того, Бородаевский тут же почтительно процитировал и последнюю строфу брюсовского стихотворения «Блудный сын» (сб. «Urbi et Orbi»).
В конце 1912 г. чета Бородаевских с детьми отправляется в путешествие по Италии, где в 1913 г. встречается с семьей Вяч. Иванова. Эта поездка была отмечена важной вехой на пути духовных поисков поэта: давно и с интересом присматривавшийся к теософии Штайнера, вскоре он присоединился к антропософской общине. Андрей Белый писал А.С. Петровскому 14 февраля 1913 г.: «Да, кстати, получил письмо от Бородаевского (жалуется, что “Мусагет” не ответил на его просьбу сообщить мой адрес); Бородаевский по-серьезному рвется к Доктору (не так, как Бердяев), а по-внутреннему: прочел “Wie erlangt man” и решил искать пути у Доктора. Я ему ответил подробно о маршруте Доктора, советовал ехать в Гельсингфорс, а для справок по поводу курса (у Вас же будут нити, куда ехать, адрес ложи и т.д.) дал адреса: Твой и Григорова. Вы его осведомите, если будет проситься: Бородаевский подлинный человек»[150].
По-настоящему увлеклась антропософией М.А. Бородаевская, в доме которой уже после второй мировой войны собирались антропософы (в частности, Александр Михайлович Моисеев, Семен Григорьевич Сквозников); в семейном архиве сохранились записи штейнеровских лекций. Бородаевские вместе с антропософской общиной следовали за доктором Штейнером, который читал лекционные курсы в различных европейских городах. Эти перемещения можно проследить по записям «Материалы к биографии» Андрея Белого; например, в мае 1913 г.: «Отправляемся в Гельсингфорс; оказываемся в одном поезде с Бердяевым и В.В. Бородаевским; оказывается: Бородаевский стал членом А.О. и тоже едет на курс Штейнера; в Гельсингфорсе мы встречаемся с рядом русских из Москвы и Петербурга, приехавших на курс <…>»[151]; «Со следующего дня начинается курс лекций (10 лекций): “Оккультные основы Бхагават-Гиты”, по вечерам я прочитываю свой конспект лекции группе москвичей; Бердяев относится двойственно к слышимому; Бородаевский же потрясен курсом»[152]. На слушание восьми лекций из курса Штейнера «Die Geheimnisse der Schwelle» (24-31 августа 1913) приезжала М.А. Бородаевская[153]. В ноябре того же года Бородаевский навестил Вяч. Иванова в Москве, где в кругу близких лиц делился впечатлениями об антропософских лекциях Штейнера: «26 ноября 1913 года, мы вместе с Толстыми у В. Иванова на Смоленском, – вспоминала Е.Ю. Кузмина-Караваева. – Народу мало, против обыкновения. Какой-то мне неведомый поэт, по имени Валериан Валерианович (потом узнала, – Бородаевский), с длинной, узкой черной бородой, только что приехал из Германии и рассказывает о тоже мне неведомом Рудольфе Штейнере. Хозяин слушает его с таким же благожелательным любопытством, как слушает вообще всё. Для него рассказ в основных чертах не нов, поэтому он расспрашивает больше о подробностях, о том, как там Белый, Волошин и т.д.»[154]. Антропософия, вероятно, становится камнем преткновения между Бородаевским и Вяч. Ивановым, для которого она отнюдь не была
