— Герцог Альбрехт недавно потребовал официального пересмотра прусско-литовской границы.
— Когда-нибудь мы и это учиним, — сказала она. — Но не сейчас. С завтрашнего дня повелеваю наладить охрану пограничных лесов и заселение пустошей на нашей стороне. Там надлежит быть селениям, лесопилкам, смолокурням. Пусть тысячи глаз увидят беззаконие действий герцога.
— Но не воспротивится ли тому король? — колебался Алифио.
— Беру и это на себя. То же надобно сделать и на Полесье. Пора и там отделить угодья Чарторыйских от наших.
— Уже сейчас немало толков о наших фольварках и конных заводах, о разведении скота на пустующих лугах, о строительстве моста через Неман и канала под Пинском.
— Пусть говорят! Я строю за свои деньги. Мало того, скоро повелю укрепить Каменец, поставлю храм в Ломже. А пограничных замков, даст бог, после меня останется больше, чем родных детей.
Санта Мадонна! Здесь столько леса и меда, да и пушнины вдоволь. Но чтобы все это продать, надобно иметь судоходные реки и мосты. Удивляюсь, что никто до меня не подумал об этом. В этом краю дукаты лежат на дороге, надобно только нагнуться и поднять.
— Кому тут охота нагибаться? Считать? — возразил Алифио.
— Некому? Тем лучше для меня. Завтра же отправимся в приграничные леса. Поглядим, что и как, да и поохотиться не грех.
На другой день, выехав с эскортом на охоту, королева вдруг услышала в лесу отчетливый стук топоров.
— Рубят лес! На нашей стороне. Аvante! В карьер!
При виде всадников несколько лесорубов, побросав пилы, обратились в бегство.
— Ваstа! Не догонять! — осадив белую кобылу, распорядилась Бона. — Завтра они сюда не придут, а послезавтра здесь будет пограничная стража.
— Вы поставите тут лесных стражников? — изумился Алифио.
— Не только. Наверное, и таможенников.
— Таможенников? Зачем?
— Посмотрим, не удастся ли установить новые пошлины? Самые разные. На вывоз воска и меда. А впрочем… Проверьте, чем еще здесь торгуют пруссаки. Ежели на каждый товар определить пошлину, они уберутся отсюда. Как взбесится Альбрехт, узнав об этом! Не захочется ему ни торговать, ни земли наши осваивать. Вернемся обратно.
Некоторое время всадники скакали молча, потом Бона кивком головы подозвала Алифио.
— Мы ехали сегодня вдоль Немана. А кто владеет его устьем?
— Ранее Орден крестоносцев. Ныне — Герцогство Прусское.
— Снова этот Альбрехт! Наша река, но без устья, без доступа к морю! С этим нельзя смириться!
— Государыня, вы хотели бы объявить войну?
Разумеется нет! Но я подумаю об этом…
Станьчик, сопровождавший короля во время его путешествия в Литву, пытался как прежде веселить его, но, видно, оба они постарели, да и посерьезнели, ибо шуту все реже удавалось рассмешить своего господина.
— Невеселые у тебя шутки, — сказал как-то король.
— А что же веселого может быть теперь в Виленском замке? — отвечал Станьчик.
— Почему же? — спросил монарх. — шляхтичи не вылезают из канцелярии королевы, умничают, смотрят свысока на других, а на все вопросы твердят одно и то же: «У нас все будет, как в Неаполитанском королевстве». Как в Неаполе… А, чтоб им! До сих пор в канцелярии Вавельского замка можно было получить любые бумаги.
— А сейчас пришла пора проверить печати. Кто же будет это делать? Ясно, что не вельможи, а мелкая шляхта.
— Как в Неаполе? — съязвил Станьчик.
— Да. Как в Неаполе. А теперь проваливай! — хлопнул в ладоши Сигизмунд. — Проси подканцлера Хоеньского.
Подканцлер прибыл в Вильну с новостями из Короны.
— Ну, так сказывайте. Какие у вас там в Кракове помыслы?
— Никаких, ваше величество. Ничего в голову не приходит. Как с такими вестями предстать перед королевой?
— Курфюрст Иоахим Бранденбургский давно ждет ответа.
— Да, ваше величество, — промолвил Хоеньский. — Слишком долго. Но я не смел решиться.
Опасаюсь, что королева будет противиться этому супружеству.
— Что ж… Ей виделась Ядвига на мазовецком троне, — сказал король. — Но Януша уже нет в живых, зато Альбрехт спешит женить Иоахима.
— Курфюрст Иоахим — Гогенцоллерн, — вздохнул подканцлер.
— Он наш родственник. Хочу ближе соединить с нами обоих князей.
— Мысль превосходная, ваше величество, я делаю все, что в моих силах. Но королева…
— Что ж. Пусть курфюрст Иоахим еще подождет с ответом. Как поступим с другим делом?
— Нельзя утаить, я привез печальную весть о смерти примаса. Государыня, правда, сейчас в разъездах, но весть дойдет и до нее. Предложит своих людей, своих клевретов…
— Лаский занимал в ее прожектах большое место…
— Но ему было уже восемьдесят. Есть на примете помоложе, — начал перечислять Хоеньский. — Преданный королеве Гамрат…
— Ну, нет. Этот пусть подождет. Есть еще Кшицкий. Дипломат, весьма искусный и нам предан.
— Сторонник сильной королевской власти, — напомнил подканцлер.
— И королевы. Но здравого рассудка ему не занимать. Пусть уж будет Кшицкий. Известите двор о кончине примаса. А что касается бранденбургского курфюрста и Ядвиги… Королевы в Вильне нет, значит, покамест… Да, покамест следует хранить все в тайне.
По тракту медленно тянулось большое стадо. Волы вплавь переправились через речушку, а потом, мыча, сбились в кучу на широкой пыльной дороге. Тут с противоположной стороны показалась карета, сопровождаемая эскортом вооруженных слуг и дворян. Карета свернула на обочину, из окна ее выглянула королева.
— Прекрасное стадо. Узнайте, синьор Алифио, чье оно? Нет-нет, лучше вас это сделает Остоя.
Дворянин, соскочив с коня, направился к пастуху.
— Чье это стадо? — спросил он.
Но тот, обернувшись, молча глядел на разряженного дворянина.
— Чье это стадо? — повторил Остоя, показав на волов. Этот жест крестьянин, видимо, понял, потому что объяснил:
— А! Государыни нашей великой княгини Литовской.
— Польской королевы? — допытывался Остоя.
— Ее величества польской королевы.
Остоя вернулся к карете.
— Государыня, вы слышали ответ?
— Да, — промолвила королева. — Я рада, что все так, как я пожелала. Велите забраться поглубже в лес.
Они остановились на лесной поляне. Королева, ступая по зеленой, залитой солнцем траве, воскликнула:
— Нет ничего прекраснее леса! Гулять, дышать чистейшим воздухом, ни о чем не думать. Что за наслаждение!
Неожиданно какой-то рыжий пес выскочил из лесу и громко залаял. Королева остановилась, ее прекрасное настроение улетучилось.
— Успокойте это глупое животное, — повелела она. Вскоре из лесу вышел пожилой крестьянин со связкой бобровых шкурок на плече. Крестьянин тут же успокоил собаку, заставил ее замолчать, схватив за