более нам преданного. Ни Рыжий, ни Ян…

— Ох, про Яна лучше и не говорить, — пробурчал Радзивилл.

— Пан кравчий по крайней мере действует открыто. Называет меня самодержцем, врагом унии. Но чего добиваетесь вы оба? Зачем вам понадобился третий брак сейчас, когда я еще своей любимой не забыл? Каждую ночь во сне ее вижу в жемчугах, в накидке из распущенных волос, в короне…

Канцлер только руками развел.

— Нам тоже несладко. Но я со всех сторон попреки слышу, что из-за сестры моей вы, государь, без наследника остались. Мол, и сейчас новому браку противимся, который не дал бы угаснуть роду Ягеллонов… Вот мы и спешим заверить вас, что благополучие вашего королевского величества нам всего дороже. Еще не успев забыть о Барбаре, мы думаем о той, которая займет ее место…

— Только не в моем сердце, — резко прервал его король.

— Но на троне, — закончил свою речь Черный.

Август кружил по комнате, словно зверь, загнанный в клетку.

— Новый брак? Я должен жениться? Я, который клялся ей в любви до гроба? В любви, столь непохожей на все прежние, в любви вечной…

Подумав немного, Радзивилл Черный решил сделать вид, что раскаялся.

— Простите, господин мой. Провинился я перед вами, — сказал он, собираясь покинуть опочивальню.

— Постойте, князь! — остановил его Август.

— О прощении молю! — склонился в поклоне канцлер.

— Ах, полно! Не все ли это теперь равно! Один раз в жизни я вознамерился стать обыкновенным человеком, любимым и счастливым, но теперь… К несчастью своему, я, будучи королем, далеко вперед заглядывать должен. Быть может, бог меня за измену эту не покарает… Ну что же… Коль скоро вы мне друг… Любезный князь, поезжайте с посольством. на запад.

— С посольством? — удивился Черный.

— Да, и с весьма представительным. Сначала в Вену, доложите там, что последует, коли они пойдут Ивану на уступки, про Турцию напомнить не забудьте. У нас с полумесяцем мир, но, если турки на Европу нападут, мы против них выступим. Да еще скажите, что все мы, а особливо вы, князь, готовы ратовать за реформу церкви.

— Оттуда мне сразу в Краков возвращаться?

— О нет! Сделайте вид, что собираетесь в Италию. Уразумели? Разыграйте их, но ненароком выдайте цель тайной миссии: вы-де должны там встретиться с посланцами французского короля, потолковать о моей невесте.

— В самом деле вас сватать или только немчуру попугать? — допытывался Радзивилл.

— Если Вена заодно с папой царю Ивану сразу не откажет — во что, впрочем, поверить трудно, — то и вы не спешите, попугайте их хорошенько. Но ежели Москве уже дано обещание, шлите ко мне вестника, а сами во Францию поезжайте, к Карлу Валуа за невестой.

— Мне ехать сейчас, государь?

— Против нас столько сил объединилось, что медлить нельзя. Выезжайте завтра. Скажу хоть раз, как королева-матушка говорить любит: быстро, быстро, быстро!

Королева раздевалась в своей опочивальне, камеристки Марина и Сусанна помогали ей снять драгоценности, высвободили из-под бархатного чепца ее пышные, почти не тронутые сединой волосы.

— Для светлейшей госпожи время остановилось, — удивлялась Сусанна. — Седины почти нет.

— Да, впрочем, виски уже поседели. Но я по-прежнему чувствую себя молодой. Только вот этот дурак-медик пугает, говорит, что горло опухло.

— Лучшее лекарство от этого — италийские воды, теплые источники, — уверяла Марина.

— Как бы не так! Горло мое пухнет от крика. С тех пор, как мы в Вильну приехали, я то и дело кричу, у ревизоров этих ничего без крика не добьешься.

— Путешествие на воды… — не сдавалась Марина.

— На воды! На воды! — сердито перебила ее королева. — Что от них толку, коли я с землемерами бьюсь, во все стороны шлю гонцов да без конца повторяю: езжай туда, отдай письмо в собственные руки, да чего лишнего не сболтни. Всех учить приходится, никогда еще я столько не говорила. Оттого и горло пухнет. Если бы я, как прежде, могла действовать свободно, без оглядки, быть может, я и швыряла бы наземь все, что под руку подвернется, но тогда бы горло у меня не болело!

— Разумеется, — согласилась Марина. — Однако смею заметить, госпожа…

— Довольно! Надоела мне твоя болтовня! Готовься к отъезду.

— В Италию? — робко спросила камеристка, не смея надеяться.

— О бог мой! До чего ты глупа! — вынесла ей приговор Бона. — Сейчас не время лечить горло. Едем в Мазовию.

— Ах…

— Король в Краков возвращается, а мы в Варшаву. Сусанна! Ступай, скажи об этом королевне Анне.

К гетману Тарновскому, прибывшему в Вильну после проведения смотра войску в приграничных крепостях, сразу же ринулся Радзивилл Черный.

— По своему обыкновению государь повелел мне начать переговоры с сенаторами, милостивый гетман. Поэтому, воспользовавшись вашим прибытием в Вильну…

Гетман прервал его не без иронии:

— О да! Старое присловье гласит: беда у порога — вспомнили бога. Разумеется, королю могут помочь и старые опоры отцовского трона. Не возражайте! Я знаю. Он просил меня о помощи еще до брака с Барбарой. А теперь снова нуждается в защите от натиска вдовствующей королевы. Значит, сам того пожелал? Я слышал о его новом супружестве. С дочкой Габсбурга Катериной. Так ли это?

— С эрцгерцогиней Катериной, — почтительно заметил канцлер.

— А ежели… Ежели и она окажется такой же… бесплодной, как и Елизавета? — слегка поколебавшись, спросил Тарновский.

— Не думаю… Но тогда, бог даст, после длительного монаршего правления господам сенаторам и Совету представится возможность нового выбора. А быть может, даже удастся возвести на трон и одного из блистательных воителей, прославленного в боях гетмана…

Тарновский внимательно пригляделся к Радзивиллу.

— Это также повелел сказать вам… король? — спросил он.

— Помилуй бог! Вы мне не верите? — возмутился литовский канцлер.

— Не совсем… — произнес Тарновский. — Брат ваш, Миколай Рыжий, также великий гетман.

— О! Всего лишь литовский. Да и то едва лишь несколько месяцев. И, хотя он мне брат, спрашиваю порою себя: «Какие виктории прославили его имя? Какие подвиги ратные?» Каждому ведомо: нет в Речи Посполитой вождя более знаменитого, нежели великий гетман коронный, победитель под Обертином.

— Гм… — буркнул Тарновский.

— О, нет, именно так. Гроза турок,!

— Значит, — спросил через минуту Тарновский, — вы уже не говорите обо мне «граф-гетман»?

Я никогда так не говорил! — возмутился Радзивилл.

— Вот и хорошо, потому что сегодня великий гетман — я, а завтра им будет кто-нибудь другой.

Важно не это. Важно, что в наше время должность эта надо всеми иными главенствует, шляхту ныне только хлеб интересует, тот, что она в Гданьск сплавляет. Благое дело, пусть обогащается. Однако же посполитое рушение в негодность ныне пришло! Ненадежно, медлительно. В расчет принять можно только наемное войско, постоянное. А кто его возглавит? Кто, королевскому могуществу равный?

Гетман. Верховный вождь, монарха. В самом деле… Кто знает, кто знает. Быть может, со временем, когда не станет Ягеллонов… Однако же мысль эта вами была высказана, пан воевода, не мною.

— Не отрицаю, именно мною, — согласился Радзивилл. Гетман снова пристально вгляделся в него.

— Я дорого бы дал, — произнес он наконец, — чтоб отгадать, отчего вдруг?.. Отчего вы норовите просватать за Августа эрцгерцогиню Катерину?