поселков назывался Славенским. Очевидна бессмысленность такого наименования в городе, населенном лишь славянами, — пустился в объяснения профессор. Он явно оседлал любимого конька. — Однако название приобретает особый смысл, если другие территории города, наши исходные поселки, населены другими этническими группами. Согласно работам профессора Насонова, я во многом согласен с его доводами, изначальными поселками-городищами, позднее концами, были: Славенский на правом берегу Волхова; Неревский и Людин на левом берегу. Неревский — при обычной взаимозамене «м» и «н» включает в свое наименование этноним мери. В названии одной из улиц Софийской стороны — Чудинцевой заключено упоминание еще одного народа угро-финской группы — чуди. А как нам известно из летописи, именно федерация славян, кривичей, мери и чуди и призвала на княжение Рюрика. То есть Новгород, по сути — межплеменной центр. Где же должен был осесть Рюрик, выходец из южной Балтики, славян и Полабской Руси? В чужеродных ему поселках мери или чуди? Естественно, что он осел именно в Холмгарде, давно известном на его родине! К тому же он был зятем славянского посадника Гостомысла…
— Понятно, приехал к теще на блины, — усмехнулся Министр.
— Правильно, кровнородственные связи в древности были очень сильны! Валера, — профессор переключил внимание на помощника, — фотоаппарат и камеру сюда. И распорядись, чтобы протянули свет. У меня прямо руки чешутся!
— Сейчас, Вадим Дмитриевиеч! — нервная дрожь профессора передалась и ему. Очертя голову, Миргородский выскочил из землянки, на ходу отдавая распоряжения бригадиру рабочих насчет освещения.
— Вадим, как думаешь, что хранили в этой коробченке? — Мистерчук подошел к плетеному лыковому коробу, закрытому такой же плетеной крышкой и присел перед ним на корточки.
— Я думаю, что именно в нем хранились берестяные грамоты, найденные нашими предшественниками.
— Откроем?
— Скорее всего, он пуст, — пожал плечами Вадим. — Об этом должны были позаботиться товарищи с Лубянки. Они ведь изъяли грамоты…
— Так открываем или нет? — переспросил Петр Семеныч.
— Давай подождем Валерку. Отснимем все на камеру, — предложил профессор.
— Ты прав, — согласился Министр. — Так оно надежнее!
— Вадим Дмитриевич, все готово! — отрапортовал запыхавшийся Миргородский, потрясая зажатой в руке мощной цифровой камерой.
— Молодец, — похвалил помощника за расторопность Вадим. — Давай, Валер, пощелкай здесь все со вспышкой. Видео будем снимать, когда свет проведут.
— Василий пообещал, что через пять минут здесь будет настоящая иллюминация.
— Вот и ладненько! Ты пока работай, а мы еще немного осмотримся.
Миргородский, не раздумывая, принялся за работу. Щелкнул затвор объектива, и земляка на мгновение озарилась яркой вспышкой света.
— Вадим, — позвал профессора Министр, — здесь в углу под потоком полочка.
Профессор направил в угол луч света.
— Что там? — заинтересованно произнес Миргородский, на секунду оторвавшись от фотокамеры.
— Сфотографируй её, — попросил Вадим. — Здесь несколько маленьких грубых фигурок. Похоже, домашние идолы… Два кувшина… Несколько берестяных туесков, закрытых крышками.
— Интересно, что там? — произнес Министр.
— Мы обязательно исследуем их содержимое! — заверил его Вадим.
— Куды лампочки вешать? — в землянку, сгорбившись, вошел дородный бригадир. В руках он держал электрический провод с множеством лампочек.
— Цепляй здесь, здесь, под балку… — указывал профессор.
Бригадир послушно развешивал лампы в указанных Вадимом местах. Неожиданно он ударился коленом о лавку и чуть не упал. Ему удалось устоять на ногах, лишь оперевшись рукой о закопченную стену землянки. Истлевшая медвежья шкура не выдержала нагрузки и, треснув, свалилась на лавку.
— Черт! — выругался профессор. — Осторожно!
— Да я… — попытался оправдаться бригадир, но Вадим лишь раздраженно махнул рукой и забрал остаток провода из рук Василия.
— Иди, я сам справлюсь. И не забудь подать электричество!
— Вадим Дмитричь…
— Все, все, иди уж!
Бригадир выскользнул из землянки, и через мгновение в ней вспыхнул яркий свет. На секунду ослепшие археологи болезненно прищурились.
— Вадим, смотри! — проморгавшийся первым Петр Семеныч, указал профессору на сорванную бригадиром шкуру. На почерневшей от времени коже явственно проступали какие-то линии.
— Да это же план! — присмотревшись, воскликнул профессор.
— План, — согласился с ним Министр. — Знать бы только какой?
Глава 3
Батюшка Феофан прибыл в Новгород ранним утром, еще до восхода солнца. Не утруждая себя излишними извинениями, престарелый глава 16 отдела поднял свою немногочисленную команду на ноги, не дав им досмотреть самые сладкие утренние сны.
— Сбор через пятнадцать минут в палатке начальника экспедиции! — непререкаемо заявил он в ответ на раздраженное ворчание контрразведчиков. — Берите пример с Вольфа! — посоветовал старец. — Он хоть сейчас в бой!
Вольф действительно выглядел так, словно это и не он вовсе только что сладко посапывал, уткнувшись лицом в подушку. Собран, подтянут и застегнут на все пуговицы.
— А Вольфыч у нас особенный, — хриплым спросонья голосом буркнул Петр Семеныч. — Всегда готов, как пионер. Что на войну, что на парад. Если бы меня так всю жизнь дрюкали, — произнес он, с трудом усаживаясь на раскладушке, — я тоже, наверное, был бы ко всему готов.
— Этим заняться никогда не поздно! — то ли в шутку, то ли всерьез заявил батюшка.
— Нет уж, увольте! — Министр хлопнул себя ладошкой по животу. — И так на государственной службе весь подкожный «авторитет» растерял. Я даже в лагерях так сильно не худел.
— Здоровее будешь, Петруша! У вас осталось десять минут! — напоследок произнес старец и вышел на улицу.
— Даже рожу сполоснуть не дал! — обиженно произнес Министр, натягивая брюки.
Он зябко передернул плечами — промозглый утренний туман успел просочиться в палатку.
— Петр Семеныч, будь другом, не ной! — попросил Сидоренко. — Мы ж не на передовой!
— Можно подумать, что ты с передовой вернулся?
— Не с передовой, но повоевать тоже пришлось! — гневно воскликнул майор. — Зимой в тайге без одежды и харчей, пока ты в тылу на мягкой перинке прохлаждался!
— На мягкой перинке, говоришь? — ощерился бывший авторитет. — А слабо хотя бы недельку на одних нарах со жмурами в городском морге перекантоваться? Жрать на окровавленном прозекторском столе, когда от запаха мертвечины даже скулы сводит и наизнанку выворачивает? А мне оно надо? Уж лучше зимой в тайге, без харчей и одежды…
— Да ладно вам собачиться! — не выдержав перебранки друзей, вмешался Вольф.
— А кто здесь собачиться? — наморщив лоб в притворном удивлении, произнес Министр. — Это мы с утра так в боевой настрой себя приводим. Для подъема жизненного тонуса, так сказать. Правда, товарищ
