— Это уж твое дело. Не мне тебя учить, какими средствами добиваться согласия влюбленной в тебя женщины.

— Я не дурак, чтобы пойти на смертельный риск за пустые обещания.

— Придется поверить нам на слово и пойти на этот шаг. Иначе царица узнает о Балу!

— Ладно, пусть я погибну, но не один. Я потяну за собой и вас!

— О нас не беспокойся, дорогой Бахтияр. Мы все предусмотрели. В случае неудачи — уходим в пределы Согдианы. Думаю, ее правитель будет рад двадцати пяти тысячам смелых воинов в своей армии.

Бахтияр затравленно глядел на вождей.

— Да-а, вы все продумали. Дайте и мне подумать.

— Хорошо, завтра утром скажешь, что надумал.

— Нет, вы действительно сошли с ума — всего одна ночь?

— Мы еще не на согдианском базаре, чтобы торговаться. Так что придется тебе не поспать, в ночной тишине лучше думается. Итак или завтра утром ты с нами, или к вечеру Томирис выслушает интересный рассказ о том, что ее возлюбленный Бахтияр, оказывается, опасный заговорщик, покушающийся на ее трон, что он покушался на ее жизнь и вдобавок ко всему он еще и неверный любовник. О захватывающем конце этого рассказа мы, к сожалению узнаем уже вдалеке от родимой земли.

С отъездом Рустама вспыхнули в душе Бахтияра смелые надежды и желания. Томирис стала с ним гораздо ласковее и мягче, хотя по-прежнему к делам царства не допускала. Но окрыленный Бахтияр верил, что все будет: и власть, и слава, и богатство! Теперь ему его 'друзья' были скорее помехой, но и рвать с ними было опасно, и поэтому он долго водил их за нос, находя все новые и новые причины для отсрочки решительных действий. Но Бахтияр явно переоценил себя. Не ему было тягаться с хитрым и опытным Хусрау, который насквозь видел двойную игру любовника царицы, но, действуя наверняка, не торопил событий_.в*тжидая, пока созреет плод, чтобы сорвать его. Многое могла простить царица любимому, но не другую женщину. И Хусрау схватил за горло скользкого и увертливого Бахтияра.

Хусрау не ошибся — Балу не стала любовницей Бахтияра, хотя это было ее самым сильным желанием, потому что Балу всерьез увлеклась молодым красавцем. И страх потерять Бахтияра удерживал Балу на грани добродетели, так как расчетливый Хусрау, вовсе не желая потерять Балу, которая могла принести ему тамгу вождя тохаров, давно добился того, что . ему полагалось только после свадьбы. А свидания молодых людей становились все мучительнее, оставляя после себя неутоленную жажду страсти, и они удивляли своим темпераментом: Бахтияр — Томирис, Балу — Хусрау.

И вот наступил конец двойной игре Бахтияра. Надо было рассчитываться за все. Проклятые вожди за своими сородичами — как за каменной стеной, и царице трудно их достать. А кто встанет на его защиту? Царица? Если узнает, то первая предаст его самой лютой казни. И придумает самую жуткую и мучительную, она это умеет...

'Итак, я должен завтра увести 'бешеных'. Шапур, Кабус и Хусрау нутся со своими дружинами в ставку царицы. А дальше? А дальше я никому не буду нужен, кто бы ни стал царем — Шапур или Хусрау, а может быть, и Кабус. Для Бах-тияра на этом пире места не найдется. И как говорил Кабус: 'Слова подобны опавшим листьям, ветер подует — все унесет'. Золотые слова. Да. А Балу? Может быть, связать условием немедленной женитьбы проклятых вождей? Э-э, разве Ша-пура женитьбой свяжешь, он и дочери не пожалеет, а меня тем более. Надо решать. Надо решать сегодня, сейчас — Балу или Томирис? Любовь или власть? Будет власть, будет и Балу. Решено! К Томирис!'

Далеко от своего стана, возвращаясь от Бевараспа, Томирис увидела мчавшегося во весь опор Фархада и удивилась. Суровый, сдержанный, солидного возраста воин нелепо размахивал руками, кричал что-то нечленораздельное и весь прямо-таки лучился радостью. Подскакав к царице, он выдохнул:

— Награду с тебя, высокая царица! Рустам вернулся!

Томирис вздрогнула и вся похолодела. Неожиданное известие поразило ее, вызвав смятение чувств. Она испытывала тревогу и радость. Опять двойственность положения, но зато такая надежная опора придает силу и уверенность. Оправившись, она рассердилась и взяла себя в руки. К своей ставке она подъезжала, как всегда, величественная и спокойная. Нескрываемая радость и ликование свиты, 'бешеных', челяди, простого люда неприятно подействовали на нее. Ей, царице, люди так и не простили Бахтияра, а стоило появиться Руста-му, как все позабыли его позорный поступок и ошалели от радости и счастья.

Царица пожала плечами и переступила порог своего шатра.

Подъезжая к шатру царицы, Бахтияр подумал: все, Рустам навсегда ожесточил сердце Томирис своим поступком и поколебал свою репутацию среди массагетов. Он, Бахтияр, дожен занять место Рустама и возле царицы, и среди кочевников. Томирис сказала, что персидский царь направил к ней посла. Что он несет? Мир или войну? Если войну, то это к лучшему. Вожди не бессмертны, и если Бахтияр отличится в этой войне, а он должен отличиться, то кто знает? Ведь по воле царицы были избраны безродные вожди у апасиаков и сакараваков — Рухрасп и Хазарасп, неужели же он, возлюбленный и отец ее ребенка, будет обойден? Сейчас он расскажет ей о заговоре и будет вправе рассчитывать на благодарность царицы. Дело идет о спасении трона! Побольше нежности и страсти, и не устоит женское сердце. Ну, Бахтияр, вперед и сразу!

Глубоко погруженный в свои мысли, Бахтияр даже не заметил всеобщего возбуждения в стане царицы. Ворвавшись в шатер, он бросился на колени перед царицей и, обняв ее ноги, сразу же заговорил. Скрежеща зубами, начал он рассказ о заговоре. Как он, Бахтияр, пришел в ужас, когда презренные • предатели осмелились ему, верному рабу царицы, предложить участие в их гнусном заговоре. Потом ему пришла мысль, что эти вожди из-за зависти и ненависти решили затеять эту грязную игру, чтобы очернить его в глазах обожаемой царицы и разлучить с ней. Он решил подыграть, чтобы самому посмеяться над чванливыми вождями. Но какая бездна подлости разверзлась перед ним! Сколько раз хотелось вонзить акинак в горло негодяев, осмелившихся лить потоки грязи на чистую, как родник, царицу., Но он твердил себе: терпи! Ведь опытные заговорщики были скользки, как змеи, и не давали в руки доказательств своей подлости. Что он мог сообщить своей боготворимой царице, одни слова, а слова подобны опавшим листьям: ветер подует и все унесет. Но теперь он, Бахтияр, вознагражден за свое терпение, муки и терзания, ослепленные ненавистью к царице и вожделением трона, они, позабыв присущую им осторожность, раскрыли перед ним свои черные замыслы.

— Заговорщики в твоих руках, любовь моя!

Распахнулся полог шатра, и страстная речь Бахтияра была прервана появлением Рустама. Он-бы великолепен. Пурпурный плащ, ниспадавший до земли, был скреплен на правом плече серебряной фибулой с крупной бирюзой небесного цвета, на золотом панцире сверкал грифон с распростертыми крыльями,персидский парчовый кулах на голове и усеянные драгоценными камнями сапоги на ногах довершали этот блистательный наряд.

Томирис слабо ахнула, но тут же нахмурилась. А остолбеневший Бахтияр, побледнев до мертвой синевы, так и остался С открытым ртом.

Радостное оживление Рустама тут же исчезло. Он тяжелым взглядом посмотрел на сидящую слишком близко друг к Другу парочку, резко повернулся и вышел.

Появление Рустама отвлекло и взволновало Томирис, и это спасло Бахтияра с его довольно-таки нескладным рассказом о заговоре.

— Так что же решили мятежники?— спросила царица, когда затихли шаги мужа.

— Они хотят чтобы я увел 'бешеных',— почти машинально ответил не оправившийся от растерянности Бахтияр.

Томирис задумалась, а затем зловеще улыбнулась.

— Уводи 'бешеных'!

— Ка-а-ак?

— Потом вернешься и окружишь предателей.

— А ты, царица?

— Меня защитит Рустам.