ровные желтоватые зубы. С машиной управляется играючи. Драндулет с виду неказист, а мотор сильный.

 — С времен оккупации автомобиль, — усмехнулся бельгиец на Костин вопрос. — Боши чистоплюи, глянут на машину и поморщатся. А подпольщиков она крепко выручала.

   Монах в длиннополой рясе и вогнутой шляпе пересек мостовую чуть не перед самым радиатором. Жан резко затормозил. Костя стукнулся лбом о ветровое стекло, задремавший Сергей еле удержался на сидении.

 — Пути не будет. Тьфу, чернолобый! — выругался огорченный бельгиец и развернул драндулет в другую сторону. — Придется ехать в объезд!

   Костя беззвучно хохотал, а Груздев ничего не понял спросонок и недоуменно таращился в редеющий полумрак. Лисовский дорогой пытливо посматривал по сторонам, опасаясь нарядов военной полиции, армейских патрулей, контрольно-пропускных пунктов. Своей тревогой поделился с Жаном, тот пожал плечами:

 — Американцы себя победителями чувствуют. Боши почти без боев отсюда ушли, вот те и носятся, как хмельные петухи. О-ля-ля!

   Потянулись пригороды, многоэтажные дома сменились небольшими зданиями среди деревьев. Миновали промышленный пояс Брюсселя, бесконечную скучную равнину под низким небом. В нерадостных ее пейзажах было нечто щемящее русскую душу.

   За промышленной зоной пейзаж сменился, повеселел. Дорога бежала мимо полей, зеленеющих всходами озимых, деревушек, дремлющих под черепичными крышами, с узенькими улочками и остроконечными башенками сельских церквушек. Мелькали перелески с белоствольными березами, рядами пирамидальных тополей, непродиристыми кустарниками. Жан сосал сигарету и негромко мурлыкал под нос, Косте понравилась мелодия.

 — Что вы поете?

 — О-ля-ля! Наш народный гимн «Плоская страна», — удивился вопросу бельгиец. — Пусть ее волны свирепые бьют, пусть ее ветры мне спать не дают, пусть ливень стеною встал у окна, она моя — плоская страна!..

  Сергей крепко спал под убаюкивающий монотонный шум мотора и неторопливый разговор своих спутников. Проснулся на выезде из небольшого городка. Потянулся, едва не своротив ногами переднее сидение, протяжно зевнул и лениво спросил:

 — Далеко добрались?

 — Миновали город Марш.

 — Чё-ё-ё?

 — Город Марш проехали.

 — А-а-а...

   Лисовский усмехнулся. Земляк вечером сам следил по карте за маршрутом, который предложил дядюшка Андре, даже пальцем прошелся по тонкой ниточке дороги, а, видать, забыл бельгийские названия.

 — Глянь, снег хлопьями! — радостно воскликнул Сергей. — И горы показались...

 — Арденны начинаются! — с гордостью сообщил Жан.

   Позади остались затканные густыми снежными прядями прямые линии равнины, ее геометрическая упорядоченность, ровные квадраты полей, выстроенные шеренгами серебристые тополя, шахматные посадки яблонь. Живописная предгорная зона поражала величием, красотой, какой-то сдержанной, элегантной дикостью. Равнину дорога пересекала прямо, словно по линейке, а здесь закружила на поворотах, одолевая подъемы, подчиняясь изгибам капризно вихляющей речки с круто изрезанными берегами, бежит по самому ее краю, прижимаясь к резко обрубленным откосам.

 — Не мешало бы перекусить, — подал голос Сергей. — Утром ели без охотки, а счас подсасывает.

 — В Бастони пообедаем, — пообещал Жан. — У меня от хронического недоедания вот-вот штаны свалятся, — и он густо захохотал.

   Бельгиец сбавил скорость и не сводил глаз с дороги. Машину на поворотах заносило, старенькие шины скользили по снегу. А он шел все гуще, пушистее, и Сергею померещилось, что автомобиль пробивает бесконечную рыхлую стену.

 — Бастонь! — проговорил Жан и встревоженно добавил: — О-ля-ля, сколько боярышниц налетело! А нас торжественная встреча не устраивает, обойдемся и без почетного караула.

 — Что за боярышницы? — поинтересовался Костя.

 — Американских полицейских за форму прозвали боярышницами... Смотрите, танки!.. Город снова оккупирован?! Кажется, наш обед по цензурным соображениям отменяется.

   Танки и бронетранспортеры заполнили улицы и переулки,  между ними сновали юркие «джипы» и «виллисы». По-мальчишески присвистнув, Жан, ловко лавируя, свернул в тесный переулок, решив кружным путем выбраться из города. Он вел машину глухими улочками мимо одно- и полутораэтажных домов с итальянскими окнами — внизу широкими, выше узкими, сосредоточенный и встревоженный. Заметил похожую на жестяный флажок вывеску булочника, остановился и, ни слова не говоря, выскочил из кабины и кинулся в дверь. Сергей и Костя недоуменно посмотрели друг на друга, не понимая, чем вызвана суетливость бельгийца, его нервозность.

 — Сколько хлопот мы людям приносим, — задумчиво проговорил Костя. — С кем встретимся, тому лишние заботы и опасности доставляем.

 — Волки в стае и то друг друга держатся, — отозвался Груздев.

   Вернулся помрачневший Жан, зло затарахтел  стартером, а когда мотор завелся, выругался.

 — Я знал, встреча с черным монахом не к добру!

 — Что случилось, Жан?

 — Американцы на отдых свои части с фронта отводят и всю дорогу войсками и техникой забили. Нам придется сделать большой крюк по разбитым дорогам...

   За городом снег поредел. Серыми глыбами с мохнатыми снежными шапками на макушках высились угрюмые гранитные скалы, потянулись густые леса, переметенную сугробами дорогу обступили могучие дубы, буки и вязы.

 — О-ля-ля, — уныло пробормотал бельгиец, — нам немало придется попотеть, чтобы к обеду поспеть.

   Жан будто в воду  смотрел. Даже на невысоких взгорках  машина буксовала, сползала к краю дороги, нависала над крутыми обрывами, под которыми бурным течением плескалась  каменистая   горная река. Друзьям пришлось вылезти и подталкивать автомобиль на бесконечных подъемах.

   В небольшом поселке, пятачком прилепившемся к склону горы, около десятка домов из диких, грубо отесанных обломков скал, овчарни и коровники тоже выложены из камня. Пока добрались до тесной круглой площади с церковью и харчевней, человека не встретили. Жана безлюдье не смущало. Он повеселел и насвистывал бравурную мелодию. Заглушил мотор у брассери и первым делом приподнял капот.

 — О-ля-ля, — отдернул от парящего радиатора обожженную ладонь. — Раскалился, лепешки можно печь.

   Сергей с Костей под руку вслед за бельгийцем вошли в полутемную, освещенную горящими дровами в камине харчевню.

 — О-о, матушка Мари! — Жан с порога разглядел у огня пожилую женщину, подбежал к ней, звучно расцеловал. — Давненько мы не встречались!

   На усталых парней по-домашнему пахнуло парным молоком, яблоками и смолистым горьковатым дымом. Закопченная комната высока и просторна. Жарко пылают поленья в грубом, из камня, камине, пламя отблесками играет на медной и фаянсовой посуде, расставленной на полках. По стенам развешаны гирлянды лука, чеснока, перца, пучочки сухих трав. И такой тоской сжало сердце Сергея, хоть плачь.

   Присели за длинный добела отмытый стол и, пока бельгиец вспоминал с хозяйкой общих знакомых, устало откинулись на спинки стульев.

 — С мадам Мари, — шумно подсел к парням Жан, — мы долго водили бошей за нос. Я привозил сюда людей, она переправляла их в маки. Сколько русских здесь перебывало! Не думал, что еще раз придется у