манланд). Странствие Ингвара Путешественника на восток стало достоянием легенды, но и истории тоже – двадцать пять мемориальных камней восточной Швеции воздвигнуты в середине XI в. в память о тех, кто ушел в Сёркланд с войском Ингвара и не вернулся. Впрочем, не все путешествовали так далеко. О некоем Сигвиде говорится: «Он погиб в Хольмгарде, кормчий, со своими людьми» (Эстаберг, Сёдерманланд). О Спьяльбоди: «Он упокоился в Хольмгарде, в церкви Святого Олава» (Сьюста, Упплёнд). Среди погибших были не только воины: камень в Мервалле воздвигла любящая жена по своему мужу, торговавшему в Прибалтике. «Сигрид воздвигла этот камень по своему мужу Свейну. Он часто плавал в Семгали на своем красивом корабле вокруг Доменсеса». Порой на камнях были вырезаны скальдические стихи, как, скажем, на камне, воздвигнутом по Торстейну в Тюрине (Сёдерманланд). Содержание их таково: «Кетиль и Бьёрн воздвигли этот камень по Торстейну, своему отцу, и Энунд по своему брату, и дружинники по своему вождю, и Кетилауг по своему мужу. Эти братья были лучшими из людей и доблестнейшими из воинов. Они обходились с дружинниками как подобает. Он пал в битве на востоке, на Руси, во главе войска, лучший из людей этой земли». Иногда надписи были очень краткими, как на камне в Тимансе (Готланд): «ormiga: ulfuair: krikiaR: iaursaliR: islat: serklat:» – «Ормика, Улфир, Греция, Иерусалим, Исландия, Сёркланд».

Но, наверное, самая впечатляющая из рунических надписей, относящихся к странствиям шведов на восток, находится в городе, который викинги никогда не тревожили. В Венеции, у входа в Арсенал стоят четыре стража-льва. Две из этих скульптур привезены были в конце XVII в. из Пирейской гавани в окрестностях Афин. Самая большая статуя, в 3,5 метра высотой, высечена из белого мрамора. Могучий зверь, сотворенный греческим художником, сидит суровый и настороженный, а на его спине видны полустертые руны, высеченные шведскими воинами во второй половине XI в. Шведы вырезали надпись недостаточно глубоко: прочесть ее нельзя. А жаль, ибо, как писал Брёндстед, «любопытно было бы знать, что шведский викинг желал сообщить греческому льву». Можно было бы превратить этого льва в своего рода символ вечного греческого начала и преходящего могущества викингов в контексте Византии, но когда стоишь и смотришь на прекрасную статую, не хочется думать о подобных вещах.

Безбрежный, неизведанный океан к западу от Норвегии и Британских островов словно бросал вызов викингам Скандинавии, искателям новых земель, жадным до богатства и славы. Они приняли этот вызов, едва научились строить корабли, пригодные для океанских плаваний. Главной движущей силой, побуждавшей норманнов продвигаться на запад, заселять мелкие острова Атлантики, затем Исландию и Гренландию и, наконец, попытаться основать поселения на Американском континенте, была нехватка земель и пастбищ. При этом Исландия, ставшая второй родиной для многих норвежских поселенцев, единственная из всех «чистонорманнских» заморских колоний, успешно просуществовала долгое время, и потому она заслуживает нашего особого внимания.

Основной предпосылкой открытия и заселения Исландии, начавшегося в 860—870-е гг., было освоение Фарерских островов. Первыми поселенцами там, как и в Исландии, стали ирландские отшельники, «отвергшие Ирландию» и искавшие уединения за бурными водами северных морей. Ирландский монах Дикуил описывает острова, окружающие Британию, в трактате «Об измерении круга Земли» (825 г.).

«В океане к северу от Британии есть много других земель, коих можно достичь за два дня и две ночи морского плавания, если выйти в море с самого северного из Британских островов при постоянном и сильном попутном ветре. Один святой муж (presbyter religiosus) уведомил меня, что, проведя в море два летних дня и ночь между ними, он добрался до тех островов в небольшой лодке на две скамьи. Почти все острова отделены друг от друга узкими проливами, и некоторые очень малы. Около сотни лет они служили прибежищем для отшельников из нашей Скотий (Ирландии). Ныне же, из-за набегов пиратов с севера, они стали безлюдны, как то и было от начала мира, и отшельников там нет, лишь пасутся несчетные стада овец да гнездится великое множество разных морских птиц. Мне никогда не встречалось упоминаний о тех островах в ученых книгах».

Большинство исследователей полагают, что в приведенном отрывке Дикуил описывает Фарерские острова (Ферейяр, или Овечьи острова). Далее он упоминает Исландию:

«Прошло уже тридцать лет с той поры, как монахи, жившие на этом острове [Туле] с первого дня февраля по первый день августа, рассказывали мне, что там не только во время летнего солнцестояния, но также и во дни до него и после него в вечерний час заходящее солнце скрывается лишь на краткое время, словно за небольшим холмом, и темноты не бывает, так что, каким бы делом человек ни желал заниматься, он справится с ним без труда, как при свете дня, даже если он возьмется выискивать вшей у себя в одеждах. А если кто поднимется на высокую гору, то он будет видеть солнце постоянно…

Заблуждаются те, кто писал, будто сей остров окружен замерзшим морем и будто с весеннего равноденствия по осеннее там всегда день и нет ночи, и, наоборот, будто с осеннего равноденствия по весеннее всегда ночь; ибо люди, плававшие туда зимою, в самые холода, все же достигли его берегов и, пока жили на острове, все время, за исключением дней зимнего солнцестояния, наблюдали смену ночи и дня. Но в одном дне плавания от этого острова на север они обнаружили замерзшее море»[131].

Опираясь на свидетельства Дикуила, можно предположить, что ирландские отшельники появились на Фарерских островах вскоре после 700 г. Монахи оставались единственными тамошними поселенцами около сотни лет, пока их не вытеснили норманны. О первых фарерцах-скандинавах нам практически ничего не известно. Самым влиятельным человеком среди них был, по-видимому, некий Грим Камбан, который явился, вероятней всего, из Ирландии или с Гебридских островов (а не прямо из Норвегии, как утверждается в «Саге о фарерцах»). Не исключено, что он был христианином, но, тем не менее, когда Грим умер, фарерские поселенцы стали поклоняться ему и приносить жертвы.

Как и в Норвегии, основой хозяйства на островах было овцеводство. Овец выпасали в долинах, прорезавших крутые горные кряжи; кроме того, фарерцы при помощи сетей и багров охотились на гнездившихся на отвесных утесах птиц, ловили рыбу и забивали китов (охота на китов и тысячу лет назад, скорее всего, выглядела так же, как и сейчас: китов и дельфинов загоняли на мелководье, а затем убивали, разделывали и потрошили на залитых кровью отмелях). Кроме того, всякий викинг мог получить небольшой дополнительный доход от морского разбоя или торговли.

Ни изрезанные глубокими фьордами берега, ни мелкие проливы меж островами, проходимые лишь по высокой приливной воде, ни яростные приливно-отливные течения, ни постоянные дожди, ни туманы и бури, угрожавшие мореплавателям во всякое время года, ни даже исключительная удаленность от других земель (320 километров от Шетландских островов, 400 километров от Исландии), – иными словами, ничто из того, что делало Фарерские острова столь привлекательными для ирландских отшельников и монахов, селившихся здесь небольшими религиозными общинами, не помешало норманнам, в конце концов, утвердить тинг в Торсхавне и обосноваться на островах, полностью сохранив и привычный жизненный уклад, и старинные обычаи, включая свою излюбленную кровную месть.