покинут ваше земли, вы сможете охотиться всюду, где захотите, и никто не сможет мешать вам, так как вы будете под защитой Великого Наполеона. А всякого, кто поднимет оружие не для охоты, а для войны, Великий Вождь Наполеон будет считать своим врагом.'

Эта прекрасная речь много проигрывала в переводе нашего проводника, вечно пьяного индейца и, так как де Пэндрей не мог быть уверен в правильности перевода, больше он таких попыток не делал.'

Единственный и многократно описанный бой 'Французской армии Западной Америки' произошёл 29 июля в Песчанной долине, которая теперь носит имя Французская.

'Вскоре долина сузилась до трёх километров, а склон, вдоль которого текла река справа от нас стал почти отвесным. Дно долины оказалось покрытым мелким песком, в котором вязли колёса фургонов. Нескольким бойцам пришлось спешиться и идти позади каждого фургона чтобы подталкивать их на самых трудных участках…

Внезапно река сделала петлю в форме буквы S и пересекла долину. На этой излучине, в самом удобном для переправы месте мы увидели индейскую деревню - два десятка конических, выстроившихся дугой хижин. Между деревней и рекой зеленело несколько полей.

Колонна встала. Де Пэндрей рассматривал в подзорную трубу деревню, до которой было чуть более километра, приговаривая: 'Непонятно. Не вижу мужчин. Только женщины и дети.'

Внезапно он закричал: 'К реке! К реке!' и первым помчался в сторону от деревни. Берег полого спускался к воде, и там, до середины широко разлившейся реки, возвышалась поросшая кустарником песчаная коса.

Кони захрипели под натянутыми поводьями, вырывая фургоны из вязкого песка. Закипела вода под копытами. Жожо споткнулся так, что я едва удержался в седле, но всёже успел заметить, как полковник Гуайяр пытался развернуть свой батальон навстречу пыльному облаку, которое катилось на нас со стороны деревни. Очевидно там была какая-то лощина. Иначе негде было спрятать такое количество лошадей и людей, которые стали выскакивать из облака пыли. В предзакатном солнце блестело оружие и обнажённые руки и плечи всадников.

Ударил нестройный залп и лава рассыпалась, словно наткнулась на невидимую стену. Разрядивший свои ружья батальон помчался к мысу и тут же, за их спинами, показались те самые полуголые всадники. Я вскинул штуцер и приготовился стрелять по ним, как вдруг, прямо позади меня, прогремел такой залп, что оглохший и ослепший от дыма, я не скоро пришёл в себя. Буквально за несколько секунд де Пэндрей успел развернуть пушку, по счастью заряженную картечью, и выпалил по набегавшим дикарям.

Метрах в пятидесяти, издавая визги и вопли подобно тысяче разъяренных кошек, пестрой стеной проносились всадники и подоспевшие пешие. Мы принялись почти не целясь палить в мелькающих индейцев, а де Пэндрей стал разворачивать вторую пушку. Но стрелять стало не в кого. Индейцы словно испарились…

У нас было девятеро убитых и среди них полковник Гуайяр. Он получил пулю в грудь и умер почти мгновенно. Своих индейцы унесли всех, но думаю мы положили их не менее трёх десятков… В тот день индейцы ещё раз попытались атаковать нас, но после пушечного залпа тут же откатились назад…

За оставшийся до заката час мы успели построить оборонительную линию. Выставили фургоны поперёк перешейка, даже загнали их в воду с обеих сторон и присыпали их со стороны берега песком…

Поспать нам удалось всего пару часов. Ночи стояли ясные и в свете почти полной Луны хорошо видны были индейцы, которые, пригибаясь и прячась за кустами, пытались подкрасться к нашему лагерю. Впрочем в первый раз им это удалось и двое часовых, решивших вместе покурить, заплатили за свою беспечность жизнью. Но после этого трагического случая мы постоянно были на страже.

Мне как раз пришлось стоять в охранении… Заметив какое-то шевеление в отдалённых кустах, я положил ружьё на передок фургона и выцелил в густой сетке беловатых в с лунном свете листьев тёмный человеческий силуэт. Возможно всё это только мерещилось мне. Но ведь проверить-то было несложно. Я надавил на курок. Раздался выстрел и тутже посслышался отчаянный вопль в той стороне. Ответные выстрелы индейцев остались безрезультатными…

Вскоре после полуночи индейцы угомонились и мы смогли немного отдохнуть… Завернувшись в плащи и одеяла мы забылись коротким сном прямо на песке и небыло лучшей постели для уставших воинов. Тишина стояла в нашем лагере. Только изредко всрапывали лошади и песок поскрипывал под их копытами.

Перед самым рассветом, когда с гор спустился густой туман, де Пэндрей поднял нас, ожидая новой атаки дикарей. Но они, очевидно, также не любили ранней побудки и мы, чертыхаясь и зевая, напрастно провели в сырости следующий час, пока солнце не поднялось из-за гор и не согрело наши усталые тела…

Мы не страдали от жажды и обладали большим запасом провизии, но фуража для лошадей было очень мало, а кроме того в нашей крепости совершенно не имелось топлива. Поэтому лошадям, которые за ночь общипали все листья с оставшихся кустов, досталось по горсти ячьменя, а наш завтрак состоял из сухарей с сушёным мясом и с водой или виски, на выбор. Разумеется, такая диета не подняла настроение ни нам, ни нашим лошадям…

Утром дикари несколько раз обстреливали нас с противоположного берега. Расстояние было более 200 метров, далековато для их гладкоствольных ружей. Их пули, в основном, лишь взметали фонтаны песка и брызг, но всё же, на излёте, было ранено несколько лошадей. На беспорядочную пальбу с того берега мы отвечали слаженными залпами своих штуцеров… Потеряв много людей индейцы прекратили свои бессильные попытки…

К полудню Солнце начало немилосердно печь. Кроме того лагерь стал целью атаки целого полчища мух, привлечённых роскошным столом - горами навоза наших лошадей. Пришлось срочно очищать лагерь и делать навесы из покрышек фургонов и прутяных плетёнок…

В 3 часа пополудни часовые заметили неприятеля. Де Пэндрей прервал военный совет, который длился уже более четырёх часов, и влез на фургон, рассматривая в подзорную трубу новых врагов. Из-за реки в сторону деревни шёл отряд явно регулярной кавалерии. Это могли быть только русские.

- Эскадрон драгун с полубатареей. - сказал де Пэндрей.

Из деревни высыпали индейцы, радостно приветствуя прибывших союзников. Прерванный военный совет продолжился, но уже с учётом новых реалий. Русские пока не нападали, хотя офицер и осматривал издалека наши позиции. Этот эскадрон, несомненно, являлся авангардом основных сил, которые были на подходе. Выход у нас был только один - прорываться обратно в Калифорнию…

В отличие от предыдущего военного совета план прорыва был разработан за четверть часа и весь вечер мы к нему готовились Проще говоря продолжали на радость врагам укреплять свой лагерь. Затем поужинали и легли спать, будто на травке в Булонском лесу, а не на песчанной косе в окружении тысяч дикарей… Главное началось перед рассветом, когда спасительный туман укрыл и нас, и Луну, превратившуюся во врага. Насколько возможно бесшумно мы начали седлать лошадей. Самое необходимое: порох, пули, немного провизии было уложено в сумки ещё с вечера. Фургоны и пушки приходилось бросить…

Лошади, также с вечера, были накормлены последними остатками ячменя и дроблёными сухарями. Но я скормил Жожо и свои сухари. Апетита небыло вовсе, а от его резвых ног зависела моя жизнь…

Мы уже сидели в седле, когда мрак начал рассеиваться. Туман ещё стоял, но уже можно было различить кусты в 50-ти метрах от нас. Де Пэндрей скомандовал:

- Вперёд! Марш! Марш!

Специальные команды буквально отбросили заранее освобождённые от грузов и песка фургоны и мы, шеренгами по 10 в ряд, вылетели на простор.

Расчёт де Пэндрейя оправдался. Ни индейцев, ни русских поблизости небыло. Только несколько часовых перепелами выскакивали из под копыт наших коней. Они небыли даже вооружены ружьями и потому остались живы. Де Пэндрей запретил стрелять без крайней необходимости, чтобы как можно позже всполошить неприятеля…

Дерзкий план полностью оправдался. Без единого выстрела домчались мы до устья долины и никто не преследовал нас.'