дому! К двери!

Свиридов молча выскочил из комнаты в коридор и выключил свет, а потом стал метрах в двадцати от входа. Фокин же находился ближе к дверям. Он прислонился к правой, если считать от Свиридова, стене (чтобы не попасть в траекторию выстрела своего же товарища) и был вооружен клюгинским «узи» и пистолетом «ТТ» из чемоданчика с владивостокского вокзала.

Свиридов приложил винтовку к плечу и поймал в крестик прицела входные двери. Пространство вокруг виделось рассеянно-красным, а сами двери – тускло-серыми. Такой вид давала инфракрасная оптика. Свиридов считал про себя до десяти, ожидая, что на десятом счете дверь распахнется и появятся те, кому приготовлен теплый прием. Раз, два, три (Влад видел, как Фокин поднял оба ствола в направлении дверей), пять, шесть, семь (невнятный шум за дверьми, это как же надо шуметь, чтобы звуки просачивались сквозь преграду с такой звукоизоляцией, как эта проклятая дверь!). Восемь – прощения просим. Девять – шурин да деверь. Десять – пирата надобно повесить!

...Под аккомпанемент этой чепухи, проскакивающей в мозгу Влада, дверь распахнулась, и Свиридов увидел фигуру в камуфляже, черной маске и с «калашом» наперевес. Прорезь глаз дернулась в крестике прицела, и Свиридов нажал курок. Человек молча упал, но из-за его спины, как молодые грибы рядом с только что срезанным, выросли еще... крестик прицела метнулся, и палец еще трижды совершил губительное касание, в то время как Фокин открыл огонь из двух стволов. Он еще стрелял, когда Свиридов крикнул ему:

– Афоня, давай-ка попробуем прорваться, они все оприходованы!!

Фокин скакнул к серой полоске ночи, открывающейся в проеме приоткрытой двери, и сунулся было наружу, но тут же с силой толкнул массивную металлическую панель и упал на пол... Свиридов видел это в прицеле.

Неужели его подстрелили, метнулась тревожно-багровая, как вид в инфракрасном прицеле, мысль? Почему нет... у них тоже могут быть снайперы, которые держат на прицеле парадный вход дома!

Глухо прорычал разрыв, и Свиридов понял, что по дверям дома снова выстрелили из гранатомета. Оставалось только удивляться, сколь прочно все-таки выстроили двери боцмановской виллы. Свиридов зажег свет и, увидев, что дверь, захлопнутая Фокиным, снова заблокировалась, подскочил к Афанасию. Тот уже поднимался с пола, глядя на Свиридова стеклянными глазами. Наконец он выговорил:

– Уф-ф... чуть не накрыло. Они снова «мухой» шарахнули. Веселятся ребята. Куда же смотрит гражданин участковый?..

– Участковый не участковый, – холодно сказал Владимир, – а вот шумим мы действительно так, что ментов скоро нарисуется, как грязи. Конечно, никто им и сунуться сюда не даст, все-таки дом Боцмана, который всю эту владивостокскую ментуру под колпаком держит, но все равно... неприятно. Что там у нас с этой несчастной группой захвата? – Он посмотрел на наваленные один на другой трупы «громовцев», вокруг которых на ковре расплывались бесформенные бурые пятна, и передернул плечами: – Что-то непонятно мне. Этот Орехов или дурак, или чего-то ждет. Потому что этих четверых он послал просто на убой. На прямой видимости, прямо в прицеле... он просто не видел, как я кладу пулю на пулю в «десятку», когда...

– Да не бахвалься ты, – перебил его Фокин, и в его голосе прозвучала едва ли не неприязнь. – Не до того.

– Я просто хотел сказать, что в одного я не попал, – сказал Свиридов, внимательно осматривая тела так быстро и нелепо погибших людей. – Одного убил ты. А теперь – к мониторам!

На мониторе, на который давалась картинка перед воротами, их ожидала удивительная сцена. Орехов мрачно стоял у ограды, а за его спиной бесновался Калитин. При этом он говорил примерно то же самое, что и Свиридов, только в куда более повышенных тонах:

– Вадим, ты же послал их на убой! Их расстреляли в упор, я понял, что произойдет!.. Ты все знал, ты разменял этих троих, чтобы доказать Китайцу, что...

– Не трынди, как рыхлая баба, – сквозь зубы перебил его Орехов. – Я действительно подозревал, что может произойти что-то подобное. К сожалению, мои худшие подозрения подтвердились. – Он отошел от ограды и вынул телефон, а Калитин продолжал что-то говорить ему под угрюмыми взглядами «громовцев», которые потеряли – так быстро и бесповоротно – уже шестерых своих. Орехов не обращал внимания ни на кого, он сказал несколько коротких зловещих слов в трубку, а потом проговорил, обращаясь то ли к Калитину, то ли к стоявшим за спиной полковника ФСБ людям:

– Он приедет. Увозите девчонку.

Вдруг вырисовалось какое-то неясное замешательство, и чей-то голос доложил:

– Вадим Дмитриевич... она сбежала... сорвала когти!!

Шеф «Грома» вздрогнул так, словно к его телу приложили раскаленный утюг. Его взгляд на секунду обессмыслился дикой злобой и, быть может, даже испугом, но уже в следующую секунду он выговорил:

– Как... сорвала когти? Кто не уследил?

– Кто не уследил, тот уже получил свое, – откликнулся кто-то, бойцы «Грома» расступились, и Вадим увидел парня с перерезанным от уха до уха горлом, которого вынесли из машины два его коллеги. Орехов выругался и скорее по инерции, чем в сознании возможной пользы своего приказа, хрипло отдал распоряжение прочесать окрестности, но полковник Калитин махнул рукой:

– Ты ее недооцениваешь. Она не такая дура, чтобы сейчас выходить за пределы поселка. На выезде стоят наши. Их она не пройдет.

Орехов с живостью повернулся к нему:

– А где же она? Что ты по этому поводу думаешь?

– А что тут думать... – начал было Калитин, и тут вдруг он широко раскрыл глаза, глядя через плечо одного из бойцов, и заорал:

– Да вот же она!!

– Где? – жарко подкинуло Орехова.

– Да вон! – И палец полковника завис в направлении... все той же проклятой, все той же злополучной двери, которая в очередной раз за ночь сыграла дурную шутку с руководителями «Грома».

Юля Строгина сделала то, чего от нее ждали меньше всего. Она проскользнула в дом Боцмана, воспользовавшись кодом, цифры которого повторялись сегодня вслух уже столько раз, что только идиот не запомнил бы их.

Кроме того, отрубленная кисть Берга все еще лежала на ступенях раздолбанной двумя взрывами парадной лестницы...

– Отчаянная баба! – выговорил Фокин. – Она идет сюда! Ее же запросто могут подстрелить или она приведет «хвост»!!

Свиридов не стал выслушивать полноформатное мнение Афанасия по этому вопросу и уже выбрался в обильно политый сегодня кровью коридор: встречать неожиданную гостью. Она уже проскользнула в коридор, а потом захлопнула за собой дверь и, вскрикнув при виде горы трупов, пробежала несколько шагов и обессиленно опустилась на пол. Волосы ее растрепались, дыхание было прерывистым. На лбу виднелся кровоподтек, щека была почти разорвана свежим кровоточащим порезом. Свиридов открыл было рот, чтобы спросить, какого черта она сюда приперлась, но Юля опередила его словами:

– Ты правда киллер? Можешь не отвечать, я вижу, что правда! Хорошо... хорошо. Очень хорошо! Наконец-то... я рада... наконец-то и на этих сук нашлась хоть какая-то управа!.. Твари! Я знаю... я все равно знаю, что это они убили моего папу... они! Ладно, что он, сука, опоганил меня, сделал блядью и убийцей, но уничтожить единственного моего родного человека... гнида, я знаю, это он!..

– Все эти лестные слова предназначаются, очевидно, гражданину Орехову? – холодно спросил Владимир. – Даже если все так, чего ты сюда приперлась? Жить надоело? Я вижу, тебе удалось от них как- то сбежать под шумок, но, честное слово, лучше бы ты оставалась там, с ними. А тут тебя почти наверняка убьют.

Юля встала с пола. Ее губы искривились.

– Хорошее слово – «почти», – отозвалась она. – Это, наверно, самое хорошее слово, которое я слышала за последнее время. Потому что там, по ту сторону двери, меня убьют не ПОЧТИ, а – наверняка. Или я не знаю этого ублюдка.