Отец Василий перекрестился и рванул дверь на себя.

Он никого не увидел: внутри было темно, как в преисподней. Но звук дыхания усилился.

– Кто тут? – спросил отец Василий.

– Уйди, скотина, – плачущим голосом ответили из темноты, и это был голос костолицего.

– Боря? – Только теперь священник понял, почему бывший миссионер не попал в цепкие руки Скобцова.

– Уйди, гад! – надрывно произнес костолицый, явно не желая покидать своего убежища.

– Ладно, Боря, хватит, – примирительно сказал священник. – Выходи...

– Не доводи до греха, поп! – с клокочущей ненавистью выкрикнул костолицый из темноты.

– Ладно, не буду... – пожал плечами священник и отошел от двери. Некоторое время постоял в полном молчании и вздохнул. – Ты меня извини, Боря, но по-другому было нельзя...

– Ну да, как же! – ядовито откликнулся костолицый. – Православному храму прихожане нужны, чтоб было кому пожертвования нести... Поэтому ты меня им сдал?

– Ну, ты там у себя в секте тоже не за спасибо работал, – подколол его священник и понял, что это получилось глупо, жестоко, а главное – лживо: дело-то в душах, а не в деньгах...

Отец Василий не мог не признать, что в главном костолицый прав: он сдал его «Детям Духа» именно из-за прихожан, пусть и в пылу негодования на эту дурацкую акцию Скобцова и Медведева. Но мысленно признаться в этом себе было не одно и то же, что громогласно – бывшему сектанту.

– Я тебя еще и спас, если ты помнишь, – тихо сказал он костолицему. – Братки у тебя на хвосте плотно сидели...

– С братками я уж как-нибудь справился б, – ответил из темноты костолицый. – А как я с этим теперь жить буду?

– Ничего, Боря, ничего... – вздохнул священник. – Была бы вера, а жизнь приложится.

– А если веры нет? – Голос костолицего был серьезен и прозвучал совсем близко.

Священник поднял глаза: бывший миссионер стоял, опираясь длинной сильной рукой на косяк двери тайника.

– Не знаю. Я без веры просто не выжил бы, – честно признал священник. – И я не знаю, как ты еще живешь...

– Разве это жизнь? – махнул рукой костолицый.

Они проговорили часа три. Борис очень тяжело переживал свой сегодняшний позор, но даже гордыня не могла помешать ему увидеть тот факт, что жизнь его идет под откос, и чем дальше, тем круче. Но со спасительной силой веры во Христа он почему-то согласиться никак не мог. То ли потому, что был воспитан атеистом, то ли потому, что никак не мог набраться мужества и признать, что за каждый грех, самый малый, еще придется ответить. Этот такой сильный с виду человек внутри оказался слишком слаб, чтобы не скрывать от себя жуткой правды вечной жизни и вечной памяти о каждом своем проступке и преступлении. И вот с этой его слабостью, похоже, ничего поделать было нельзя.

Отец Василий дождался темноты и, проверив подступы к храмовому двору, беспрепятственно вывел костолицего на маленькую, ведущую к речке Студенке улочку.

– Иди, Борис, – сказал он бывшему своему врагу. – Будь я более самоуверен, я бы сказал: иди и впредь не греши... Но тебе еще многое нужно понять, чтобы принять такое напутствие без протеста. Поэтому просто иди.

Костолицый кивнул и молча, не попрощавшись и даже ни разу не обернувшись, исчез в темноте.

Когда отец Василий приехал домой, он не чувствовал ни рук ни ног – таким тяжелым выдался день.

– Давай сюда, Олюшка, свои блинчики, и спать, спать и спать! – выдохнул он с порога и притянул жену к себе.

– Вам Костя звонил, – легонько отодвинулась Ольга.

– И что? – сразу почуял неладное священник.

– Он был рассержен. Сказал, что его менты допрашивали про вас, а потом еще и Толика задержали, и тоже все из-за вас...

Отец Василий замотал головой.

– Не понял...

– И Веру, говорит, так еще и не выпустили.

Отец Василий почувствовал, как его лицо стало наливаться кровью. Он был готов сгореть со стыда. Он ведь еще утром, от Анзора узнал, что Веру повязали, а у Медведева ни словечком о ней не обмолвился – начисто забыл! А теперь еще и Толян с Костиком...

– Давно он звонил? – тихо спросил он.

– Только что. Но сказал, чтобы домой вы ему не звонили, а лучше сразу в ментовку ехали – Толика и Веру выручать. Его самого, сказал, конечно, отпустили быстро, а ребят до сих пор держат...

Священник глянул на часы: половина одиннадцатого ночи! Он не знал, когда и за что именно повязали Толика, но Верка сидела у них уже более пятнадцати часов.

– Так, я поехал, – чмокнул он Ольгу в щеку. – Костя будет звонить, скажи, я в ментовке...

– Ладно.

«Этого еще не хватало! – думал он, спускаясь по ступенькам крыльца. – А Толика-то за что? Неужели Костик прав и все это из-за меня? Зачем? Неужели банальная месть? Или под меня копают? Зачем?» У него не было ответов.

Священник завел «жигуленок» и рванул в центр. Он еще не представлял, что предпримет, но ни Толика, ни Веру бросать в ментовке на ночь не собирался. «Скобцов мне за это еще ответит! – злился он. – Нашел кого напрягать! Веру! Тоже мне народный мститель!»

Не проехав и пяти-шести кварталов, священник внезапно насторожился: что-то навевающее мысли об опасности мелькнуло в его сознании, но что?

Своей интуиции отец Василий доверял. Это уже потом он находил нужные объяснения тому странному факту, что его нечто насторожило, но в самый момент, когда это ощущение опасности приходило, он всегда действовал быстро и, безоговорочно подчиняясь своим чувствам, без раздумий оставлял логику на потом. И никогда об этом не жалел.

Священник стремительно вывернул руль и нырнул в ближайший проулок и в следующий миг понял, что именно не так: сзади резко затормозил и повернул вслед за ним тот самый черный «Рено»! Даже в полумраке маленькой улочки отец Василий отчетливо увидел побитое в недавнем столкновении с его «Жигулями» крыло.

– Что, ребятки, в погоню хотите поиграть?! – вслух подивился он. – Что ж, поиграем! Вот только кого штопать в больнице будут, это мы еще посмотрим...

Он прибавил газу, вывернул на параллельную центральной улочку и погнал «жигуль» вперед. Судя по тому, как ткнулись поутру эти ребята в улочку, уже несколько лет как перекрытую блоками, они были не из местных. А значит, имелась возможность посадить их на кукан еще раз.

Где-то здесь, именно на этой улице, с неделю назад строители принялись рыть траншею в тщетных поисках прохудившегося участка трубы. Местный Горводоканал давно уже не был в состоянии заменить хотя бы самый незначительный участок трубопровода целиком и поэтому больше практиковал «тактику мелких шагов»: мелкий ремонт, мелкие затраты и мелкое, полурастительное существование некогда мощных структурных подразделений.

Священник понимал: если все просчитать, можно впритирочку проскочить вдоль траншеи по газону, и преследователи обязательно потеряют время на то, чтобы понять, где тут можно проехать, а где нет.

Он проскочил один квартал, за ним – второй, но траншея так и не появлялась. «Неужели успели отремонтировать?» – с ужасом подумал отец Василий и сам же отбросил эту мысль в сторону: уж кто-кто, а он, коренной устькудеярец, прекрасно знал, что так просто не бывает.

В этот момент он в нее и влетел – на полном ходу.

Сигнал раздавался непрерывно. Очень болела грудь. Отец Василий уперся руками в