отбросил в сторону на пять-шесть метров. Осколки со звоном ударились о стену дома. Падрона жалобно заскулила.

— Песик, что с тобой, песик? — позвал ее Аугусто. Но собака, не обращая на него внимания, бросилась к ящикам с провиантом и там скрылась. Аугусто пошел за ней. Она смотрела на него страдальческими глазами, корчась в предсмертных муках: брюхо ее было разворочено осколком снаряда.

Не успел Аугусто нагнуться к ней, как собака рухнула навзничь. Другой снаряд упал на черепичную крышу, усеяв осколками скотный двор.

— Они пристрелялись! — крикнул Аугусто. — Бежим отсюда! Скорее!

И они кинулись к массивному дому с толстыми стенами, который стоял по ту сторону дороги. Едва они укрылись за ним, как третий снаряд угодил на скотный двор, парусом подняв землю. Бледные как смерть, Кастильо, Трактор и Аугусто переглянулись.

— Еще бы чуть-чуть… — сказал Аугусто. Обстрел был интенсивным, но непродолжительным.

Как только стрельба прекратилась, они перетащили свой скарб и продовольствие в другой дом, стоявший в отдалении, на склоне небольшого холма.

Ружейный огонь тоже постепенно стихал. Воцарилась глубокая тишина. В воздухе стояли пыль и белый от пороха дым. Аугусто, Негр, Лагуна и еще несколько солдат вышли пограбить на пустынные безлюдные улицы. Жители, покинув свои дома, укрылись в центре города, на другой стороне реки. Тишина наводила ужас. Палящее солнце нестерпимо жгло. И было в его лучах что-то болезненное. Точно его выстрелами разорвало в клочья и оно обнажило свою живую, неприкрытую плоть.

Они зашли в какой-то дом. Сорванная дверь болталась на одной петле, в страшной гримасе оскалив пасть. Легионеры, марокканцы и испанцы рыскали по дому.

Солдатам из батальона Аугусто нужна была одежда. Переодевались прямо тут же, сбрасывая с себя засаленную, грязную, рваную форму. Зрелище было тяжелое. Груда рваного белья, сломанная мебель, осколки разбитой посуды, фотографии незнакомых людей. Выдвинутые ящики комодов и шкафов с навязчивой щедростью предлагали платье и разные мелочи. Аугусто содрогнулся, сам не зная почему.

Он нашел рубашку. У него была только одна, та, что на нем. «Я могу ее поменять», — подумал он. И ушел со своей добычей. Но ему стало не по себе. «А что, если я вернусь домой и увижу ту же картину…» Он вышел на дорогу и медленно побрел прочь.

Она стояла возле дерева. Та самая девушка, с которой он разговаривал несколько дней назад, когда они ненадолго задержались в Суэре. Девушка с трудом узнала его.

— Ты зачем сюда пришла? Здесь опасно.

— Ну и пусть!

— Ты не боишься?

— Нет.

— Тебе все равно? — спросил он, улыбаясь.

И вдруг понял.

— Это твой дом?

— Да.

— Я тоже был там.

— Как вы можете?

— А что делать? У меня нет другой рубахи, кроме этой. Я понимаю, конечно, это дико, и все же…

Она не слушала его, и Аугусто смущенно замолчал. Он подумал, что когда-нибудь она будет спокойно жить в этом доме. У нее будут муж, дети. А многие солдаты, быть может и он, будут лежать в земле. А ведь все они были хорошие люди. Многие из них страдали, рисковали жизнью. И что значат эти рубахи в сравнении с их жизнями! Этот домашний очаг быстро восстановят. А люди? Им, пожертвовавшим собой, суждено будет сгнить в земле.

— Некоторые из нас погибнут, — сказал он. А сам подумал: «Эта рубаха может стать для меня саваном».

Ему стало жутко. Саван. Разумеется, они поступили нехорошо, но она должна понять их и простить.

— Я все понимаю! — сказал он вдруг, видя, что девушка продолжает молчать. И положил на землю свернутую рубаху.

— Нет, нет, прошу вас, возьмите! Мой брат тоже на фронте. Кто знает, быть может, он… Может, ему тоже нечего надеть… — она отвернула от него лицо, залитое слезами.

— Спасибо! — сказал он взволнованно. И медленно побрел по дороге.

Он оглянулся. Она все еще стояла на том же месте. Ветер шевелил ее халатик. «Когда-нибудь ты будешь гордиться этим поступком. Будешь рассказывать своим детям: «Здесь сражался батальон храбрецов. Мы отдали им всю свою одежду». И семья тоже будет гордиться, что отдала одежду тому, у кого ее не было. Гусман обернулся еще раз. Теперь девушка шла по направлению к городу. Голова ее была гордо поднята. Аугусто смотрел ей вслед с восторгом и волнением. Дай бог счастья тем, кто был великодушен к солдату и сказал ему хоть одно доброе слово!

Враг атаковал беспрерывно и яростно. День и ночь тысячи людей шли на укрепления Суэры. Солдаты спали в боевом снаряжении. Держа гранаты и винтовки наготове. То и дело их будил приказ: «Все к брустверам!»

Но солдаты не унывали. Слышались смех и пение. Их вдохновляло собственное мужество. Они сражались плечом к плечу с легионом, который прославился своими подвигами. Легионеры восхищались солдатами: «Вы настоящие герои». На железнодорожной станции находился большой интендантский склад. Они ворвались туда. Там оказалась цистерна на пять тысяч литров вина и несколько бочек водки, которую называли «штурмовкой». Вино ручьем потекло вдоль железнодорожных линий. Солдаты припадали к нему. И голова кружилась от порохового дыма, крепкого вина и водки.

Каждое утро Аугусто отсиживается за толстыми стенами дома, у самой дороги. Он думает, что, если бы здесь вырыть укрытие, было бы куда безопаснее, но сам он, разумеется, этого предлагать не станет.

Здесь все время находятся один-два офицера из тех, что командуют на этом участке. Иногда на броневике приезжает из города командир батальона. Иначе по этой дороге не проедешь. Он говорит с офицерами, отдает приказания и уезжает. Аугусто смотрит на него. Он сидит, прислонившись спиной к стене. Поверх рубахи — портупея, в карманах брюк по ручной гранате. Винтовка зажата между ног. Тут же сидят Негр, Трактор и Кастильо. Иногда появится какой-нибудь связист или нестроевой из другой роты. Все молчат. Пушки обстреливают их сектор. Дом, за которым они укрылись, тоже под обстрелом. Один из снарядов взрывается на крыше. Падают осколки черепиц. Все втягивают голову в плечи. Снаряды взрываются в двенадцати, десяти, восьми метрах. Земля рыхлая, садовая. Вокруг деревьев зеленая трава. Чернозем, покрытый зеленой травой, взлетает в воздух, искрясь на солнце. По звуку это шрапнель, ее осколки смертельны. Их охватывает полная безнадежность. И оцепенение: «Что мы можем сделать». Пустынная дорога кажется на солнце белесой. Вместе с орудийными снарядами сюда летит красноватая пыль и серая щебенка. В воздухе проносятся тысячи пуль. Весь фронт содрогается от бешеного тявканья автоматов, захлебывающегося стрекота пулеметов, звонкого уханья гранат. Аугусто спокоен и мрачен. Выстрелы обрывают нить его мыслей. Остается только ждать. В любую минуту может раздаться приказ: «Все к брустверам!»

Санитары снуют через дорогу. Согнувшись, перебегают туда и обратно. Трясут свою ношу, задыхаются. Их грязные лица блестят от пота. Вокруг свищут пули. На каждом шагу их подстерегает смерть.