горя. Он не мог поверить, представить себе не мог, что нет Марии, его Марии, той, которая так много дала ему счастья и радости, той, которая обменяла уют петербургской жизни на суровую и полную невзгод и опасностей жизнь китобоев в далеком крае.

Когда Алексей и боцман Фрол Севастьянович поднялись на мостик, они увидели, что их капитан, капитан, который учил их смелости и мужеству, который никогда ни одним мускулом не выдавал своего волнения, плачет…

Алексей и боцман, обменявшись взглядом, спустились с мостика. Капитан должен был остаться один…

…Лигов пришел в себя, почувствовав, что его кто-то уже довольно долго осторожно, но настойчиво трогает за плечо. Он поднял свой затуманенный взгляд. Перед ним стоял боцман. Он проговорил:

— Олег Николаевич. Офицер с клипера. Лигов сперва не понял, а потом кивнул:

— Да, да, иду!

Он поднялся, надел фуражку и спустился по трапу на палубу.

Навстречу Олегу Николаевичу шагнул высокий стройный офицер. Лигов узнал в нем Клементьева. Георгий Георгиевич, приложив руку к фуражке, сказал:

— Командир клипера просил узнать, чем мы можем вам помочь.

Лигов посмотрел на уходящую шхуну «Блэк стар», резко спросил лейтенанта:

— Почему не преследуете бандитов?

— Успели далеко уйти! — ответил лейтенант. Он с бессильной яростью смотрел вслед удалявшейся шхуне.

Марию хоронили на вершине Изумрудной сопки, где так часто она бывала с мужем, любуясь морем.

Олег Николаевич стоял у гроба с обнаженной головой. Ветер перебирал его русые волосы, в которых вдруг появились холодно поблескивающие седины. Горе провело по лицу глубокие морщины. Капитан разом заметно постарел и, точно под непосильной ношей, опустил свои сильные плечи.

Китобои и офицеры с клипера стояли молча. Алексей что-то говорил, но Лигов не слышал его слов. Он был наедине с Марией, мысленно с ней разговаривал. Клементьев смотрел на лицо Олега Николаевича, и в его груди росла ненависть к тем, кто принес горе такому человеку. Быть может, в эти траурные минуты у молодого офицера и созрело окончательное решение оставить военную службу и стать китобоем. Офицер поднял руку и перекрестился…

Лигов поцеловал Марию в лоб. Она лежала в гробу со спокойным лицом, точно в глубоком сне. И когда гроб накрыли крышкой, Олег Николаевич все еще, казалось, видел лицо любимой. Он стоял неподвижно. Алексей тронул его за руку и указал на могилу.

Олег Николаевич бросил на нее горсть земли. Когда над могилой вырос холмик, китобои подняли ружья. Едва смолк их залп, как у бортов клипера, стоявшего в бухте, возникли белые облачка, и над морем прокатился гул пушечных выстрелов. Они прозвучали трижды.

Люди начали спускаться с сопки. У могилы остался один Лигов. Он стоял у большого валуна, около которого не раз сидел с Марией. Теперь валун лежал у ее изголовья, и на одной стороне было высечено имя…

Поздно вечером Лигов вернулся в дом. В колонии было тихо, печально. Только глухо рокотало море. Алексей, командир клипера Рязанцев и Клементьев о чем-то оживленно разговаривали в столовой. Лизоньки в доме не было. Она вместе с доктором с «Иртыша» ухаживала за ранеными китобоями, которых положили в больницу. Двум из них пришлось делать операции из-за раздробленных пулями костей.

При виде Лигова все смолкли. Капитан повесил фуражку у двери и, подойдя к столу, спросил:

— О чем беседуете, господа?

Олег Николаевич хорошо владел собой. Он присел и посмотрел на Алексея. Тяжело переживавший гибель сестры, Северов стал еще горячее, невыдержанней. Он, быстро меряя шагами столовую, возбужденно говорил:

— До каких же пор, господа, мы будем терпеть это? Почему вам даны такие странные приказы охранять наши здешние воды, но не брать в плен, не наказывать бандитов, даже если они и в международных водах? Они уже утопили «Аляску», грабят острова, убили нашу Марию… — Глаза его яростно горели. — Тот, кто дал вам подобные инструкции, — совершает преступление!

— Таковы международные законы! — тихо сказал Рязанцев.

Все помолчали.

— Мы вынуждены сейчас прекратить наш промысел, — заговорил Лигов. — Этого и добивался Дайльтон. Я иду во Владивосток — надо еще раз переговорить с генерал-губернатором. Ты, Алексей, останешься здесь. — Лигов поднялся. — Спокойной ночи, господа!

Он ушел.

Несколько дней матросы с клипера по приказу Рязанцева помогали ремонтировать шхуну «Мария». Была заделана пробоина у форштевня, исправлен такелаж.

Никто в бухте Счастливой Надежды не подозревал, что за ними наблюдают вражеские глаза. Стардсон через сутки после боя высадил ночью на берег трех матросов. Они, подойдя к колонии, укрылись на склоне сопки и здесь следили за русскими.

Стардсон не мог возвращаться к Дайльтону без сообщения об окончательном уничтожении русского китобойного предприятия. «Блэк стар» вновь пряталась у Скалистого островка. Рука Стардсона висела на перевязи, она была безнадежно искалечена. Капитан пиратской шхуны с нетерпением ждал подхода «Орегона». У Уэсли один из матросов был знаком с хирургией и мог ампутировать ему руку.

И в то же время при мысли об «Орегоне» у Стардсона портилось настроение. Почему он не дождался Уэсли, как было условлено? Хотел выслужиться перед Дайльтоном, не делить с Уэсли награду? Да, так бы оно и было, если бы не появился русский клипер. Вот уж его он никак не ожидал! Стардсон скрипнул зубами. Как будет рад Уэсли его неудачам!

«Орегон» подошел на рассвете. Как и ожидал Стардсон, Уэсли не смог сдержать ухмылки, когда узнал о происшедшем. Он с чувством превосходства назидательно проговорил:

— Не надо было соваться одному. Мог голову потерять!

— Ладно! — оборвал его Стардсон. — Сожжем русскую колонию, как только клипер уйдет из бухты. Придется всем высаживаться на берег.

— Кроме тебя! — Уэсли кивнул на толсто забинтованную руку Стардсона. — Ты в дело не годишься.

Тот вынужден был согласиться, и это поставило его в подчинение Уэсли.

Следующей ночью к «Блэк стар» подошла шлюпка. На борт поднялся один из разведчиков. Он доложил, что шхуна «Мария» под охраной клипера «Иртыш» уходит во Владивосток.

— Лигов жив? — спросил Стардсон.

— Да, — кивнул матрос. — Похоронены его жена и четверо матросов.

Стардсон выругался, шрам его побагровел.

— Значит, Лигова упустили. — Уэсли посмотрел на Стардсона каким-то особенным взглядом. — С клипером лучше не встречаться. Везет этому капитану Удаче. Разделаемся хоть с колонией.

Утром «Мария» и «Иртыш» вышли в море и взяли курс на юг. На клипере вели наблюдение за морем, но пиратов не обнаружили — их суда скрывались у западного берега Скалистого островка.

После полуночи, когда на берегу погас последний огонек, вбухту Счастливой Надежды вошли «Орегон» и «Блэк стар». Тихо спустив вельботы, пираты, вооруженные винчестерами, пистолетами и ножами, высадились на берег.

Разделившись на несколько групп, они рассыпались по поселку. Уэсли с десятком человек подбежал к бараку, в котором когда-то бывал. Окна его были темные. Видно, все спали.

Уэсли рванул дверь. Она была заперта. Капитан тихо выругался и громко постучал. В это время внизу, в поселке, затрещали выстрелы и вспыхнуло пламя. Оно взметнулось в черное небо сперва небольшим языком, но сразу же быстро стало разрастаться. Это пираты подожгли на берегу ворвань, которая осталась под навесами у жиротопных печей, и подпалили несколько жилищ эвенков.

За дверью раздался чей-то голос, он о чем-то спрашивал. Уэсли снова постучал. Дверь открылась. На