Они поженились через три месяца. Могли бы и раньше, но тогда Борис не был бы Борисом.

Один счастливый день сменял другой, убегали не менее счастливые недели, и однажды Ира не выдержала. Ругала себя в душе: «Мало тебе, дурочка? Испортить не боишься?» Ругала, боялась, но все-таки спросила:

— Боря, помнишь, что ты мне сказал?

Борис мгновенно почувствовал настороженность, взял ее за руку.

— Что я тебя люблю? Готов говорить еще и еще!

— Говори! Мне больше ничего не надо, но.… Помнишь, ты сказал, что не можешь жить без меня?

— Конечно, помню! — искренне удивился Борис. — Это так и есть! Могу еще повторить!

Ира сжала его руку, вздохнула.

— Боря, но ведь, когда так говорят, это что-то значит?

— Конечно! — еще больше удивился Борис. — Это значит, что я не могу без тебя жить.

— Ты что, шутишь?

— Даже не думаю! — растерялся Борис. — Как можно шутить такими вещами? Ирочка, я, правда, не понимаю! Что ты имеешь в виду?

Серо-голубые глаза распахнулись еще шире: «Господи, а ведь он действительно не понимает!»

— Да, Туманов, с тобой не соскучишься! Ну подумай, включи извилины! Обычно, если люди не могут жить друг без друга, они что-то делают…

Борис внимательно посмотрел ей в глаза, будто пытаясь там найти ответ на загадку, шепотом повторил: «Что-то делают, что-то делают…» Ира следила за его манипуляциями и не знала что делать — обижаться, смеяться, самой сказать? «Что-то делают», — еще раз повторил Борис и вдруг облегченно рассмеялся.

— Ир, ты что — про штамп в паспорте?

— Наконец! Ну у тебя и шея!

— Длинная! — гордо заявил Борис. — А нечего было загадки загадывать, сказала бы прямо.

— Туманов! — возмутилась Ира. — Тебе не кажется, что это должен говорить мужчина? Кстати, ты так ничего и не сказал.

— Должен, должен! Кому должен, перед кем должен? — дурашливо закатил глаза Борис.

Ира нахмурилась.

— Стой, стой! Ну, дурак, прости… Ирочка, я прошу тебя выйти за меня замуж, предлагаю тебе руку, сердце и все остальное… — провел пальцами ей по щеке и, не выдержав, добавил: — Кроме кошелька.… Потому что его нет!

Свадьбу справляли в кафе «Офицерское», за Бароновским мостом. Гремел обычный магнитофон, подключенный через усилитель, сверкали лампочки самодельной цветомузыки, за окнами моросил холодный ноябрьский дождь.

Народу было мало.

Как только раздались первые крики «Горько!», Борис встал, постучал ножом по рюмке и громко объявил:

— Уважаемые гости! Дамы, господа и не побоюсь этого слова — товарищи! Что-то мне не верится, что водка, купленная в столовой Совета Министров, может быть горькой. В крайнем случае, есть коньяк и вино. Так что великодушно прошу прощения, но целоваться мы не будем — стесняемся. Благодарю за внимание!

Гости выслушали и снова закричали «Горько». Борис повторил. За столом на минуту воцарилась тишина, кто-то досадливо крякнул. Однако, люди собрались тактичные, вслух никто возмущаться не стал.

До поры, до времени.

— Иришка, — сказала через час самая близкая подруга, — тебе не кажется, что это слишком?

— Что? — не поняла хмельная от счастья Ира.

— То, что выдал твой Боренька! Это, конечно, весело и все такое, но он ведет себя, как семнадцатилетний мальчишка. Такое неуважение! Нет, ты подожди — послушай! Ира, тебе же не шестнадцать лет. Брак — это прежде всего ответственность, а он…

— Брак — это, прежде всего любовь! — улыбнулась Ира. — Танюшка, не цепляйся!

— Любовь? Ну-ну, посмотрим, что ты потом запоешь.

Ира чмокнула ее в щеку и убежала танцевать. Через десять минут то же самое повторила ей вторая подруга, а когда Ира отмахнулась, добавила:

— А фамилию почему свою оставила?

— Лара, ну какая разница? — удивилась Ира. — Привыкла я!

— Не скажи! — поучительно протянула Лариса. — Разница большая. Если женщина любит, она обязательно возьмет фамилию мужа.

— Лара, ну что за чушь ты несешь?

— Никакая не чушь! — обиделась подруга. — Это тебя твой Боренька подговорил? А свекровь почему мамой не называешь?

— Все! — выставила вперед палец Ирина. — Достали! Ты еще спроси, почему на машине кукол не было, а у меня фаты. Все, Лара, все! Не порть праздник, пожалуйста!

Лампочки цветомузыки мигнули серо-синим, и из динамиков полилось:

— Боря, — подняла Ира восторженные глаза, — это же… это!.. Мы ж под нее с тобой первый раз танцевали! Где ты ее раскопал? Ей же сто лет!

— Узнала! Прямо уж сразу сто. Это Северин Краевский, «Не спочнемы». Знаешь, что он поет? «Так стоило ли нас любить? Может, стоило, кто знает… Карты вновь не пересдать, мы не станем отдыхать, отдохнем, когда в волшебный лес придем…» Хочешь в волшебный лес?

— В волшебный лес… — мечтательно повторила Ира. — Хочу!

На работе расщедрились на три дня. Два дня они провели в квартире, никуда не выходя. Не видели и не слышали никого и ничего вокруг. Казалось, что во всем мире осталось только два человека, и их это вполне устраивало.

Утром третьего дня за Борисом приехали: в цехе случилась крупная авария. Медовый месяц зашатался под напором производственного урагана.

Ремонтные работы проводились в авральном режиме, в две смены: приближались холода. Бориса назначили ответственным за вторую смену, из дома он уходил днем, возвращался к полуночи. Ира успевала сделать кое-какие дела, приготовить поесть и даже немного поспать. В половине двенадцатого звонил будильник, и она вставала встречать мужа.

Борис приходил усталый, возбужденный постоянными, возникающими на пустом месте проблемами. Но закрывалась тонкая дверь, и все исчезало, как злой дурацкий сон. Борис бежал в душ, переодевался и шел на кухню. Они сидели за столом при свете ночника, ели нутрию с помидорами, пили холодное красное