Волкову письмо. Был сержант родом из Читинской области. По возрасту самый старший в экипаже. Человек добрейшей души, исполнительный, очень расторопный.
Волков недоверчиво взглянул на треугольник и, вытерев о брюки пальцы, раскрыл письмо. Лицо его сразу посветлело.
Живы и здоровы все! — проговорил он радостно.— И дети, и жена Катерина Степановна.
Очень рады за тебя, Дмитрий Степанович! — послышались отовсюду голоса.
Почти в каждом доме получили похоронные,— говорил он по ходу чтения письма,— многие стали инва лидами...
Дочитав, Волков стал скручивать цигарку. Несколько услужливых рук протянулись к нему с самодель ными зажигалками.
Если сержант не был в бою, то курил почти не переставая. У него все карманы были набиты махоркой. Вдобавок еще таскал на груди, под комбинезоном, мешочек (часть рукава от гимнастерки), наполненный ею же.
Брось ты, Дмитрий Степанович, свой табачный тюфяк. Была бы голова цела, а табак найдется,— по смеивался над ним механик-водитель Герасимов.
Без табаку я не вояка, без него меня враз фашист скрутит,— улыбаясь, отвечал ему Волков.
Скоро совсем стемнело. Табачные затяжки живописно высвечивали лица бойцов.
Давайте споем песню, — предложил радист-пулеметчик Головкин.
Может, Дмитрий Степанович споет нам сибирскую? — подмигнул Герасимов.
Можно и сибирскую,— запросто согласился Волков. И запел тихим, слегка дрожащим голосом:
Славное море — священный Байкал,
Славный корабль — омулевая бочка...
Потом пели каждый свою национальную песню. Среди членов экипажа и четырех их неразлучных десантников-автоматчиков были люди пяти национальностей. Первым спел на татарском языке черноглазый Хасан Галиев, за ним — таджик Нармурат Кавилов. И пошло... Услышав этот необычный концерт, собрались к машине Семенцова и другие танкисты.
У нас на Кавказе одни поют и хлопают в ладоши, а другие пляшут,— сказал лейтенант Борис Байрамов.
Он хитро улыбнулся, провел пальцами по жидким длинным усам, погладил коричневый лоснящийся ши рокий ремень и пошел в пляс. Жгуче-черный, с тонкой изящной фигурой, лезгин словно взорвался. Многие удивились, что такой скромный, стеснительный человек может быть таким задорным, открыто веселым. На носках своих грубых кирзовых сапог он двигался с необычайной легкостью, под его ногами шелестели опавшие: желтые листья и отлетали в сторону сосновые шишки. А вокруг ему дружно:
Ас-са! Ас-са! Ас-са!
Двое в такт пляски гулко лупили ложками по котелкам.
Время было десять вечера, а танкисты все веселились.
Гвардейцы! Поете и пляшете вы хорошо. Но завтра предстоит жаркая «работа». Не пора ли на отдых? — как бы уговаривая вовсю разошедшихся артистов, проговорил капитан Коломийцев. Он уже давно подошел к ним — слушал, смотрел. Никто и не заметил замполита.
Рано утром следующего дня, после завтрака, состоялся короткий митинг. Первым на нем выступил подполковник Полукаров.
Перед нами столица Советской Украины — Киев,— говорил он.— Перед нами — мать городов русских, гордость и любовь наша, гордость России. Гитлеровцы еще в Киеве. По его ранее столь прекрасным улицам бродят изверги, топчут окровавленными сапогами сады, парки. Сами они не уйдут. Надо их оттуда выгнать и уничтожить... Киев ждет нас. Нет без Киева Украины! Нет без Киева Родины! На нас смотрит сейчас вся страна. Бои предстоят тяжелые, но мы, гвардейцы, выполним с честью трудную боевую задачу — освободим Киев и тем самым преподнесем подарок Родине в честь двадцать шестой годовщины Великого Октября!
Танкисты были готовы к решение стоящих задач. Это общее мнение выразили отличившиеся в минувших боях командиры танков Борис Гладков, Борис Байрамов и другие. Митинг был прерван громким голосом:
Воздух! Воздух!
Многие бросились в оказавшуюся рядом глубокую яму. Фашистским стервятникам не удалось повредить ни одной машины, не пострадал ни один человек. Наши истребители и зенитки быстро рассеяли вражеских бомбардировщиков и заставили их сбросить свой смертоносный груз где придется.
До заводких машин оставалось не более двадцати минут. Подошли подполковник Полукаров и капитан Коломийцев.
— Как будем драться, друзья? — обратился начальник политотдела к автоматчикам.
Рожок — два фашиста,— ответил Хасан Галиев.
То есть? — не понял подполковник.
— Вот рожок,— Хасан показал на автоматный магазин.— А их у меня девять!
Ничего себе, ты этак для моего «Дегтярева» не оставишь ни одного оккупанта,— проговорил сидящий уже в танке радист-пулеметчик Константин Головкин.
Ничего, колупнем их из Киева, и Гитлер еще подбросит,— нашелся Хасан. Все засмеялись.
Должно, имеешь невесту?
Имеется, товарищ подполковник.
