ее. После напряженного боя трем нашим машинам — самого командира роты, лейтенантов Белоусова и Псаря — удалось вырваться. Остальные были повреждены...
Стали поступать доклады о том, что боеприпасы на исходе. Не успел Феоктистов дать насчет этого распоряжение, как начальник боепитания лейтенант Ларионов доложил, что боеприпасы доставлены. Загрузку их в танки тут же организовал адъютант штаба лейтенант Иван Лисичкин. Мог ли думать юный лейтенант, что во время этого, в общем-то «прозаического» занятия оборвется его жизнь!.. Иван Михайлович, как не по годам именовали его товарищи и командиры, был сражен осколком разорвавшегося вблизи от него снаряда…
3.
В тесном взаимодействии с танкистами дрались танкодесантники роты лейтенанта Михаила Мельникова. Вместе с другими стрелковыми подразделениями они мело отсекали вражескую пехоту от их танков, уничижали ее. Решительными действиями, неуемной отвагой отличились при этом отделения автоматчиков комсомольцев Кузьмы Петина и Андрея Люлякова. Тяжело ранило командира взвода автоматчиков лейтенанта Леонида Ивлева. Командир другого взвода, лейтенант Николай Адьюков, с сержантом отнесли его в укрытие. Леонид был в сознании. Жестом попросил, чтобы Адьюков склонился над ним, сказать что-то надо...
— Коля, мы с тобой полгода вместе, в одной роте,— трудом проговорил он, — а вот по душам не потолковали... Все некогда, бои да марши... Моя мама сейчас в Чебоксарах. И сестра там. Чебоксарская, шестьдесят два. Если что, черкни им... — Ивлев начал снимать с себя планшетку.
Прибежали бронебойщики Ткачев и Титенко. Ивлев задержал на последнем уже потухающий взгляд, слабым движением руки показал на свою окровавленную грудь, хотел передать бронебойщику планшет, но уронил на зелю. Все поняли: командир взвода оставил за себя сержанта Александра Титенко.
— Прощай, Леонид Васильевич, наш боевой, друг и командир, — сказал сержант.— Не сомневайся: будем бить извергов и за себя и за тебя!
Из гущи боя идут, поддерживая друг друга, а многие ползут, запыленные, окровавленные тяжелораненые пехотинцы, до которых не успели добраться санитары, вокруг рвутся снаряды, мины, взвизгивают пули. Вот, не обращая внимания на свистопляску огня и железа, тяжело опираясь на снайперскую винтовку, бредет пожилой русоволосый солдат. Гимнастерка его вся пропивалась кровью и кажется черной...
: — Эй, герой! — крикнул ему бежавший навстречу Ткачев. — Что же ты маячишь, как мишень на полигоне? Ложись, пережди эту карусель... ' Ничего не ответил снайпер. Он доковылял до бруствера окопа, из которого вели огонь автоматчики, обессилено опустился на колени и умоляюще произнес:
— Ребята, возьмите мою снайперскую, она вам пригодится. Лучшая во всем полку... Именная... Пропадет в этом аду. А из нее еще можно столько фашистов...
Снайпер не договорил и, крепко прижав к себе свою спутницу-винтовку, безмолвно повалился на землю...
Взвод противотанковых ружей располагался на стыке двух стрелковых рот. Левее, у края пшеничного поля, установил свое ружье Ткачев. В центре, перед небольшой лужайкой с белеющими кое-где ромашками, занял позицию сержант Титенко, теперь уже командир взвода. А на правом фланге высматривал цели бронебойщик Чурин. Неподалеку вырыли себе ячейки пулеметчики.
Под прикрытием артиллерийского огня, прорвав завесу пыли и дыма, появились вражеские танки. Они шли развернутым строем, прямо на бронебойщиков.
Танки! — громко предупредил сержант Титенко, не отрываясь от своего ружья. Ему вдруг показалось, что у него задрожали руки. Страх? Волнение? Ответственность?.. Ведь за их спиной — хутор Озеровский, куда оккупантов приказано ни в коем случае не допускать. А он, сержант,— командир взвода...
Бронебойщики выжидали. Можно открывать огонь! Раздались резкие, перекатывающиеся по позиции выстрелы. Танки прут напролом. Ни один не остановился. Не то промахнулись, не то не берут пэтээровские пули броню. Скорее, так...
Бейте по бортам и гусеницам! — кричит откуда-то слева командир взвода автоматчиков Адьюков.
Один из средних танков, несколько опередив других, шел прямо на Титенко. Уже четырежды выстрелил по нему сержант, да куда там!.. Стальная громадина приближается. И вдруг свернула немного влево — видно, встретила какое-то препятствие.
Вот это подходяще,— спокойно проговорил Титенко и многозначительно глянул на своего второго номера Василия Григорьева. Сделал подряд два выстрела, теперь уже в борт танка. За башней сверкнул язык огня. Тут же откинулась крышка люка и появилась голова немецкого танкиста. Но она тотчас же исчезла — по башне застрочили автоматчики.
Пусть поджарятся, — все так же спокойно проговорил сержант Титенко, видя, как огонь охватывает поверхность танка.
Бронебойщики выстрелили еще несколько раз. Остановилась другая машина. Для третьего танка, который уже был в ста метрах от траншей, хватило всего двух патронов. Неожиданно у самого бруствера раздался сильный взрыв. Всех, кто находился рядом, обсыпало комьями земли. Что-то сильно, со звоном, ударило по каске Титенко. Он моментально снял ее, покрутил в руке. Две осколочные пробоины... Один осколок, покрупнее, застрял в каске, второй, пробив ее, не пошел дальше пилотки... Титенко, зачем-то взвесив на ладони горячие еще осколки, бросил их под ноги.
А атакующие танки уже совсем близко. Один остановился метрах в двадцати. И тут почти одновременно под ним разорвались три противотанковых гранаты, брошенные нашими пехотинцами. А вот ползет другой... Сёржанта Титенко обдало жаром и душной, волной гари. Под руками ничего нет, боеприпасы кончились... Гранат тоже нет. Может, у второго номера?.. Повернулся к нему. И тут же осекся. Василий Григорьев лежал на дне окопа. Чуть ниже воротника его гимнастерки алела кровь. Солдат был мертв...
Титенко, пригнувшись, побежал на левый фланг, к Ткачеву. Он заметил, как тот, схватив связку гранат, выскочил из окопа и с силой швырнул ее в навалившуюся и чуть не подмявшую под свою гусеницу бронебойщика вражескую машину. Связка упала на трансмиссию. Ткачев кубарем скатился в какую-то яму, поросшую по краям полынью. Раздался оглушительный взрыв, и плашмя моментально охватило танк. Из открывшегося сразу же люка башни полетели гранаты; они рвались вокруг горящей машины.
Что, припекло, голубчики? — выкрикнул бронебойщик Чурин и длинно застрочил из автомата по рвавшимися к своему подбитому танку гитлеровцам. Его немедленно поддержали другие бойцы, и фашисты, не добежав до танка, залегли.
Чурин снова схватил свою «бронебойку», выстрелил потом решил схитрить: сделает три-четыре выстрела — меняет огневую позицию. Пусть враг думает, что их, бронебойщиков, тут гораздо больше, чем на самом деле. Вот послал очередную пулю в появившуюся из-за бугра машину и тут только разглядел, что это «тигр». Ругнул себя за бесполезный выстрел, но тут же в недоумении уставился на грозную машину. Она не двигалась. Ходовая часть не тронута, ни дыма, ни пламени, а стоит «тигр» как вкопанный. И огня не
