Потом, вздохнув, застегнул мехи баяна и поставил его на комод.

Ну что ж, показывайте свои «мандаты», — потре­бовал он.

Капитаны протянули ему предписания. Генерал стал просматривать их, произнося вслух:

— Капитан Ковалев Никита Григорьевич, девятьсот шестого года рождения... Капитан Лагутин Василий Ни­колаевич, с тринадцатого... Капитан Гаврюшенко Иван Петрович, с восемнадцатого.

Командир корпуса положил предписания на стол перед собой, стал интересоваться учебой, которую офи­церы только что закончили в Магнитогорске, их семей­ным положением, чем занимались до службы в армии. Удовлетворив свою любознательность, сказал:

Только по секрету... Предстоит большое сражение, так что скоро получите богатейшую возможность закре­пить теорию практикой.— Генерал кратко проинформировал офицеров об обстановке под Курском и Белгоро­дом.— А сейчас решим так: Ковалев и Лагутин при­нимают под свое начало батальоны. А вы, товарищ Гаврюшенко, как самый молодой из вашей троицы, назначаетесь пока начальником штаба. Годится?

Офицеры выразили полное удовлетворение новыми назначениями, хотя, конечно, понимали, что вопрос «го­дится?» задан просто так, как присловье: в армии, а тем более на фронте, всерьез такой вопрос задают до­вольно редко.

А теперь конкретно: вы, капитан Лагутин, идете в двадцать вторую бригаду, а Ковалев и Гаврюшенко — в двадцать первую, к Овчаренко. Очевидно, оба будете в сто сорок девятом танковом батальоне. Там комбата Григорьяна пришлось освободить от должности. Без предварительной инженерной разведки проводил поле­вые занятия, и, как результат, на неизвлеченных враже­ских минах три танка подорвались. К счастью, без жертв. Сейчас машины восстанавливаются.

Командир корпуса отдал офицерам предписания, сде­лав на них необходимые резолюции направил в штаб для выполнения неизбежных при .назначениях людей формальностей.

В просторной крестьянской избе, где располагался политотдел бригады, беседовали подполковник Полукаров и инструктор политотдела майор Целищев. Сегодня инструктор покидает бригаду, уезжает с повышением.

Если по-честному, Михаил Сергеевич, то мне очень жалко тебя отпускать,— говорил Полукаров.— Тем бо­лее перед большими событиями, ожидаемыми в наших краях. В то же время хочу, чтобы ты, как политработ­ник, рос дальше. Не век же в инструкторах ходить.

Расставаться с фронтовым товарищем всегда тяже­ло. Встретятся ли еще?

Сколько времени мы с тобой вместе?

Скоро год, Георгий Степанович.

А партийных билетов вручили — ого сколько!

Около пятисот,— уточнил Целищев.

Сколько раз ходили в танковые атаки!

Редко какую пропускали...

Вспомнили павших боевых товарищей.

Постучав, в дверь заглянул водитель газика и доло­жил, что машина готова. Вышли во двор. Глянули вверх и удивились: какое чистое и густо-голубое небо! Было раннее утро.

Георгий Степанович, никак, вражеские самоле­ты?— насторожился Целищев.

Да, для них такое небо — находка. Подожди ми­нутку, я, кажется, сейф не закрыл.— Полукаров побежал к крыльцу.

Только закрыл за собой дверь, как огромной силы взрыв во дворе потряс все вокруг. Зазвенели оконные стекла, половину крыши смело, будто срезало... Георгий Степанович пулей вылетел из избы, осмотрелся. Майора Целищева во дворе не оказалось.

Еще не успела осесть бурая пыль, а сюда уже подъ­ехала санитарная машина. Из кабины выскочила военфельдшер медсанвзвода бригады Татьяна Дейчак.

Товарищ подполковник, вы не ранены? — крикну­ла она, озабоченно глянув на свежую, дымящуюся во­ронку, на выбитые окна избы, покореженную крышу.

— Вроде не зацепило, а вот Михаил Сергеевич ку­да-то со двора исчез.

Татьяна словно знала, где находится пропавший, и бросилась в огород. Там, за смородиновыми кустами, не­подвижно лежал майор Целищев. Татьяна проверила пульс.

— Дышит,— сообщила она подбежавшему Полука­рову,— сердце функционирует.— И крикнула в сторону Машины: — Санитары!

...Михаила Сергеевича с тяжелой контузией увезли в госпиталь.