И тут только оба поняли, что патронов осталось сов­сем мало, что и подносчики из пункта боепитания тоже в бою... Кого-то посылали еще раньше, но он не вер­нулся.

Хлебникина ко мне! — приказал командир взвода Румянцев.

Петр Хлебникин был в это время на правом фланге, где погибшего командира роты заменил лейтенант Ми­хайлов. Он понимал, что фашисты во что бы то ни ста­ло решили смять наших. Напряжение боя, казалось, до­стигло предельной черты. Все вокруг было усеяно тру­пами гитлеровских солдат и наших бойцов. В какое-то мгновение Хлебникину почудилось, что он на поле боя один. Оторопь взяла бойца. Но когда услышал, что его зовут, словно бы очнулся после кошмарного сна и бро­сился на вызов.

Петя, мы остались без патронов,— без всяких ввод­ных сказал ему Румянцев.— Надо достать. Ждать, когда подвезут, нельзя. Сам видишь...

Я сейчас, сейчас! Я все понимаю.

И Петр, вывалив солдатские пожитки из своего ве­щевого мешка, пополз по полю боя. Он знал, как это делается. В минуты затишья между вражескими атаками ему не раз приходилось забирать патроны у наших по­гибших.

Второму номеру пулемета Соколову почти каждые пять минут приходилось набивать диски. В рукавицах этого не сделаешь, надо снимать. И он снимал. А мо­роз — под тридцать градусов. Пальцы от холода ныли нестерпимо, временами становились нечувствительными, как деревяшки.

Сейчас Федор снаряжал диск последними оставши­мися в его сумке патронами. Пальцы не слушались, и патроны падали в снег. Румянцев торопил напарника, срывался на крик.

Сейчас, сейчас,— постанывал Соколов.— Руки как чужие...

Тогда Румянцев сам стал заряжать диск. Пока он это делал, перед ним, словно из-под земли, вырос верзила — немецкий солдат. В руках у него была наша вин­товка, на шее висел свой автомат. Размахнувшись, гит­леровец ударил Румянцева штыком, но проколол лишь полушубок сбоку. Константин вскочил и крепко ухва­тился за штык. А Соколов ничем помочь не мог: его ру­ки висели как перебитые... В какое-то мгновение коман­дир взвода вспомнил давний мимолетный рассказ Соко­лова о том, что из-за какой-то болезни, перенесенной им в детстве, или из-за чего-то еще его руки плохо перено­сят холод. Тогда Румянцев не обратил на это внимание. А зря... Может, вторым номером не следовало брать.

В эту минуту, к счастью, появился Петр Хлебникин. Он приволок на спине тяжелый вещмешок, набитый пат­ронами, да еще нес их в поле шинели. И увидел Петр необычную картину: верзила-немец, держась за приклад винтовки, ходит вокруг Румянцева, как щука, попавшая на блесну. Костя ростом не высокий, но чертовски цеп­кий и ловкий. Гитлеровец с налитыми кровью глазами пытается выдернуть из его рук штык, да не может. Не удалось одним ударом покончить с русским, а теперь самому грозит конец.

Хлебникин сбросил свою ношу на снег, одним прыж­ком, как тигр, бросился к лежавшему на снегу ручному пулемету Румянцева и два раза огрел им гитлеровца по каске. Тот, выпустив винтовку, мешком свалился ему под ноги.

Вот так-то лучше, — прохрипел Петр.

В автомате верзилы не оказалось ни одного патро­на. Была без патронов и винтовка.

Ну, Петро, спасибо тебе, — от души поблагодарил Румянцев.— И за патроны спасибо. А теперь оставайся у меня вторым номером. Да, да! — строго добавил он, поймав на себе удивленный и протестующий взгляд Со­колова. — А ты, Федор Николаевич, быстренько в мед­санбат. Там тебе сделают с руками что полагается. От­морозишь ведь, без ранения калекой станешь.

Соколов нехотя ушел, а Румянцев  и Хлебникин ста­ли набивать диски.

Наши стрелковые подразделения вели бой почти на самой высоте. Наступал вечер. Вскоре в небо взлетели одна за другой три зеленые ракеты. Это означало, что надо отходить на прежние позиции.

«Как же так, продвинулись вперед и вдруг—отход»,— мысленно недоумевал Румянцев. Но тут же сообразил: наступать дальше, глядя на ночь, более чем рискован­но. А закрепиться здесь, на склоне, нецелесообразно — позиция для нас очень невыгодная.

Румянцев отдал взводу нужное распоряжение и тут же услышал стонущий голос:

Ребята, помогите, не оставляйте меня...

Командир взвода сделал несколько шагов влево. На залитом кровью снегу лежал боец с винтовкой. Тяжелое ранение в грудную клетку. Передал Петру пулемет, сам лег и взвалил на себя раненого.

Нет, я сам, только помогите немного, — тихо по­просил боец.

Ладно уж, держись лучше покрепче.

Так и дополз со своей ношей до одной из палаток медсанбата. Здесь Румянцев увидел лейтенанта Михай­лова. Его левая рука была перевязана, небольшая по­вязка выглядывала и из-под шапки. Полушубок сзади напоминал рваное решето.

Вы тоже ранены? — спросил у Румянцева лейте­нант.

Мы-то вроде в полном здравии, а вот вы, кажет­ся, продырявлены основательно,— ответил за командира взвода Петр Хлебникин.

Доставили тяжело раненного, — объяснил Румян­цев свое пребывание здесь.

Я очень рад, что вы живы и здоровы, — искренна проговорил Михайлов.— И в бою держались молодцами. Ну, а мои ранения легкие, гранатные, так сказать. Ма­лость замешкался. Мог бы фашиста до броска гранаты ухлопать, а вышло так, что пристрелил уже после броска...