Румянцев, потерев лоб, опять застрочил из пуле­мета.

Николай Михайлович,— сказал комбат лейтенан­ту. Михайлову,— так дальше не пойдет, пошли кого- нибудь встретить машину. Пока наши артиллеристы раз­вернутся, эти зенитные пулеметы наломают дров.

Действительно, оружие, предназначенное для стрельбы по воздушным целям, на этот раз не давало поднять головы нашим бойцам.

Лейтенант повернул голову вправо и встретил на се­бе никогда не унывающий и всегда услужливый взгляд своего связного Сергея Гудошникова.

Сережа, видишь впереди буерак? — показал он ему рукой.— Потом начинается овражек. Доползи по нему до мостика, а там прикинешь сам, где притаиться. Когда машина начнет спускаться к мостику, тут и уго­сти ее противотанковой. Понял?

Понял, товарищ лейтенант!

Мы за тобой будем следить. Румянцев поддержит своим пулеметом.

Гудошников пополз по глубокому снегу и вскоре скрылся за исклеванным снарядами холмом.

Вражеская машина с зенитными пулеметами, а за нею, значительно дальше, и другие такие же то показы­вались, то исчезали в складках местности. Двигаясь мед­ленно (мешал глубокий снег),  первая обрушивала на наши траншеи шквал губительного огня.

Время шло, а Гудошников не подавал о себе никаких признаков. Савичев, Михайлов, Румянцев и другие с тре­вогой всматривались вперед.

Парень находчивый,— заметил лейтенант с надеж­дой.— Осечки не должно быть.

Если ему удастся уничтожить установку,— сказал комбат,— то контратакуем. Передай, пусть готовятся. И пусть карманы набьют гранатами.

Лейтенант Михайлов только отполз метров двадцать в сторону, как раздался глухой взрыв. Все обрадовано вскинули голову.

...Сергей Гудошников, удобно устроившись в засы­панном снегом небольшом, но достаточно густом кустар­нике над обрывом, ждал, когда приблизится вражеская машина с зенитными пулеметами. «Далековато, грана­той не достать,— размышлял он.— Должна же спустить­ся вниз... А если еще метров пятьдесят проползти? Нет нельзя, местность открытая». Решил ждать. А лежать абсолютно без движения в такой мороз — запросто око­ченеешь. Ноги уже начинают неметь. Неожиданно кто-то вроде дернул за правую ногу. Но обратить на это внимание Гудошникову некогда было: он заметил, как машина после непродолжительной остановки тронулась в нашу сторону, стала спускаться вниз. Малейшая не­ осторожность может испортить все. И все же Сергей обернулся. Обернулся и увидел: за низким кустом, пря­мо у его ног, сидит гитлеровец. На коленях у него ле­жит автомат, с одной стороны — большая соломенная калоша, с другой — валенок Сергея. Сам старательно разматывает укутанную тряпьем ногу. Видимо, принял Гудошникова за труп.

Такая злость охватила Сергея, что на мгновение за­был об осторожности. Согнув ногу, он так врезал по подбородку мародера, что тот, не успев что-либо со­образить, кубарем загремел с обрыва. Каска его с цвет­ным бабьим платком отлетела в кусты. Автомат зарыл­ся в снег. А машина уже рядом. «Пожалуй, как раз»,— вовремя подумал Гудошников и швырнул противотанко­вую гранату. Она угодила между кабиной и кузовом,

Грохнул взрыв. Пулеметчиков из кузова раскидало, пу­леметные рамы отлетели напрочь. Машина превратилась в факел.

Смахнув со лба выступивший пот, Сергей покатился с обрыва вниз. Только поднял слетевшую с головы ушан­ку, как вдруг увидел — вытирая кровь с разбитых губ, сидит тот же фашист! А он и забыл про него.

Так ты, мерзавец, еще живой?! — Гудошников на­вел на вражеского солдата автомат. Тот хотел встать, но не вышло — упал. Видимо, здорово двинул его Сергей разутой ногой. «Может, живым взять?» — мелькнула мысль. Но немец неожиданно ретиво поднялся, бросался к Сергею и цепко ухватился за его автомат. Гудошников успел нажать на спусковой крючок...

Через несколько минут на поле боя появились еще две автомашины с зенитными пулеметами. Но они были разбиты подоспевшими нашими танкистами. Однако на этом атака противника не прекратилась. Теперь по до­роге шли обозы с пехотой, а по сторонам густо валили цепи. Сначала шли в полный рост, потом — перебежка­ми наконец поползли.

И вот прозвучало мощное, протяжное «ура». На пра­вом фланге контратаку возглавил лейтенант Михайлов, на левом — комбат Савичев. Комиссар Осипов еще до этого был тяжело ранен.

В рядах контратакующих шли все, кто мог держать оружие: старшины, повара, коноводы, раненые...

Услышав воинственный клич советских бойцов, про­тивник пришел в замешательство. Кое-кто тут же по­вернул назад.

Румянцев, возглавив взвод, со своим пулеметом не расстался. Вот он, крикнув: «Взвод, впере-е-ед! За мно-о-ой!»,— сделал короткую перебежку, камнем упал в снег и открыл по врагу огонь. В пылу боя не мудрено притупить осторожность. И тут выручает лучшее из чувств, присущее только советским бойцам,— чувство войскового товарищества и взаимовыручки.

Костя, смотри слева! — крикнул второй номер Со­колов и, схватив карабин, выстрелил по гитлеровцу, под­крадывавшемуся к пулеметчикам. Пуля угодила в тор­чавшую над снегом фигуру. Однако немец, перевернув­шись два раза, продолжал ползти.

Дай-ка мне! Они, фашисты, живучие, надо бить наверняка.

Румянцев схватил карабин. Вражеский «пластун» уже приподнялся, чтобы метнуть гранату, но Константин успел выстрелить. Граната выпала из рук солдата и взорвалась...

Второй такой случай, — отметил Соколов,

Ничего, пусть будет и третий, и десятый — упра­вимся. А теперь давай диск с патронами.